На собранные гроши удалось прикупить только траурный венок, который был пущен мадам Казаковой и матерью с борта лодки на воду в том самом месте, указанном Артемием Ивановичем, где их сын и муж пускал последние пузыри. Лодка оказалась очень неустойчивой и спустя несколько минут они тоже пускали здесь пузыри. Эти тоже были похоронены за счет коммуны. И теперь женевцы при любом удобном случае намекали русским эмигрантам, чтобы помирать те ездили в соседний кантон.
Сама мысль о том, что труп Артемия Ивановича лучше и не находить, чтобы не раздражать швейцарцев, была для Фанни кощунственной. Она разрыдалась, и Посудкин чуть не довел дело до мордобития. К счастью, наступающий рассвет успокоил всех. Можно было бы отправиться домой, но Лёв, все еще взвинченный трусостью товарищей и ехидными подуськиваниями Шульца, предложил пойти на Монбриллан и показать этому Куну кузькину мать, раз уж точно известно, что он в этом деле виноват. Немец стал горячо отговаривать его. На рынке он купил всем пива и маленький круг омерзительного сыра, который прямо на булыжниках мостовой был разделан ножом Посудкина.
Однако все доводы Шульца, что они не смогут доказать убийства Гурина Куном и его подельником, пока не найден труп Артемия Ивановича, что если сейчас устроить дебош у Куна, их самих посадят в кутузку, а Кун и его приятель легко отопрутся, воздействия не возымели. Подкрепившись, возглавляемая Посудкиным компания народных мстителей отправилась в типографию. Навстречу им шли толпы молочниц в синих платьях и соломенных шляпах, тянулись к рынку огромные повозки, которые тащили грязные швейцарские ослы. Под стук колес отбывавшего с вокзала парижского поезда русские прошли под железнодорожной насыпью и через пару минут были уже рядом с типографией.
В окне второго этажа соседнего с типографией дома они увидели Бинта с бледным изможденным лицом, заклеенным кусками пластыря. Француз смотрелся в небольшое карманное зеркальце и пудрил огромный синяк.
— Вот он! — крикнула Фанни, указывая на окно. — Это я ему в глаз зонтиком ткнула!
Тут же Посудкин саданул с разбегу плечом в дверь, но та выдержала его натиск. Шульц бросился к нему:
— Что ты делать! Нельзя! Сейчас явится полиция и тебя посадят в тюрьма! Ты расправишься с марионетка, а кукловод останется неотомщен. Нельзья разменивать себя на пшик!
Посудкин озадаченно почесал в затылке: сидеть за пшик было как-то не революционно. Завидев внизу возбужденную толпу, из типографии к ним выскочила хозяйка и, картинно заламывая руки, закричала:
— Сюда! Сюда! Полиция! Полиция!