— Я уверен, что в Цюрихе не знают никакого Шульца, — сказал Рачковский. — И меня бы он не заинтересовал, когда бы мне не попало третьего дня в руки одно письмо. Камердинер графа Мюнстера продал его Севиньи. Я его всерьез до сегодняшнего вечера не рассматривал, там какой-то всемирный бисмарковский заговор, индийские принцы с Катковым, грядущий юбилей королевы Виктории и еще какая-то чушь. Но вот среди прочего там шла речь о том, что германской агентуре следует организовать убийство русского великого князя в Париже руками русских нигилистов в начале восемьдесят седьмого года. То есть, уже через месяц можно ожидать. А тут как на заказ — немец появляется, который русских нигилистов к убийству великого князя склоняет, и подходящий великий князь в аккурат в Париж прибывает. А мой любимый Рокамболь ничего мне про это не пишет!
— Так дело-то пустяковое! — Артемий Иванович увернулся от оплеухи Рачковского. — Приставьте кого-нибудь к Посудкину — и дело в шляпе. Другого, если Шульц действительно германский агент, ему все равно не сыскать, если только из России какие неизвестные мне не понаедут. А Шульца не филируйте, Петр Иванович, он таких, как эти двое, запросто вокруг пальца обведет, он страсть какой хитрый.
11 декабря, Лондон
Высокий немец с исчерченным шрамами лицом свернул в узкий проулок, ведший с Ковентри-стрит на глухую площадь, застроенную бурыми от старости домами. Район Лондона восточнее Пикадилли-серкус давно был излюбленным местом приезжих иностранцев. Здесь часто селились немцы и французы, которые пооткрывали для бывших соотечественников множество небольших гостиниц и меблированных комнат. Улочка тоже не была обижена этого рода заведениями. Немец постучал в дверь одной из забавных двухэтажных гостиниц и сунул визитную карточку открывшей горничной. На обороте карточки серебряным карандашом было написано: «Спуститесь в ресторан гостиницы „Провитали“. Для вас есть важное дело».
— Передайте мистеру Фаберовскому немедленно, — велел немец. — Скажите, что я его жду.
Он пересек проулок, швейцар отеля «Провитали» распахнул перед ним дверь и пропустил в холл, где кельнер, приняв пальто и трость, повел его в зал ресторана и посадил за мраморный столик у окна. В темном, обшитом резным орехом обеденном зале никого, кроме немца, не было. Из разговорной трубы около лифта, соединявшего кухню с залом, раздавалась громкая итальянская речь: два повара вели теоретический спор о преимуществах томатного кэтсупа от «Кросса и Блэкуэлла» перед вустерским соусом.