Если бы он сейчас усмехнулся или вскинул свою резкую забавно очерченную бровь, я бы почувствовала себя явно лучше.
Но он просто молчал и смотрел на меня.
Тепло. Спокойно.
И так… уютно.
Словно я не пыталась выставить его за дверь, пусть даже делая это максимально мягко и даже непривычно для меня дипломатично.
Будь на его месте наглый тип, который бы пытался показать свою силу и вел себя вызывающе, я бы не церемонилась в выражениях, послав его так далеко и глубоко в дебри леса, как он себе и представить не мог даже в самом страшном сне!
Говорят, что все рыжие, словно ведьмы.
Я же была рыжей до кончиков своих ресниц!
Рыжей даже в душе, где всегда сверкали искры моего вечно метающегося настроения!
Но в какую-то секунду я растерялась, потеряв весь свой запал и едва не начав заламывать руки.
Ну почему он не злится?
Почему не начинает рычать и скалиться?
Его глаза не теряли своего тепла, от которого хотелось растаять, словно шоколадка. может так и было бы, встреть я его еще пару лет назад.
Но не сейчас.
Вот только все равно вздрогнула, когда он вдруг проговорил приглушенно и впервые серьезно:
— Ты не справишься одна.
Так, секундочку.
Наваждение от тепла его глаз, как рукой сняло, словно новая волна злости укусила меня бешеной кошкой за задницу.
— В спальне спит не просто карапуз, он — Берсерк.
— Это МОЙ ребенок и я сама знаю, что с ним делать! — прошипела я, готовая снова броситься в бой даже без помощи увесистой сковородки, которая валялась где-то на полу в полной темноте.
Если он посмеет тронуть малыша, я его порву на тысячу мелких Берсерков с желтыми глазами!
Пусть даже не сомневается!
— Точно знаешь? — его губы чуть дрогнули в улыбке, но когда он неожиданно приподнял руки, разворачивая ко мне ладони, словно показывая, что сдается, а я сначала оторопела, но быстро поняла, что он ощущает мои эмоции слишком сильно, и знает, как вспышка ярости вспыхнула огнем в моей крови, заставляя практически зарычать, — Полегче, клубничка. Я не пытаюсь отобрать его, я просто пытаюсь сказать…
— Ты ничего не знаешь обо мне! Ты ничего не знаешь о моем ребенке!
— Я знаю, что в нем течет медвежья кровь, — он не кричал, не рычал, но оттого, как прищурились глаза и голос стал еще ниже, я притихла, быстро моргнув и вслушиваясь в то, что он говорил, — И пусть этой крови в его жилах всего несколько капель — он маленький медведь, и нуждается в том, чтобы рядом с ним были ему подобные.
— Я тоже медведь! Пусть даже отчасти!
И снова его глаза стали теплыми, словно расплавленное солнце, а улыбка мягкой и проникновенной: