Он безумец!
А с безумцами лучше не спорить. Им надо потакать, их надо ублажать. Тогда они добреют.
Осталось немного.
Она потерпит. Ничего страшного на самом деле не происходит. Подумаешь, фотосессия. Не насилует же он её в конце концов.
Лучше бы изнасиловал!
Какая чушь! Чего только не лезет в голову… Может, и вправду он создаст нечто потрясающее с её помощью. И она потом сама будет гордиться тем, что получилось.
Ни-ко-гда!
Ни за что!
Разве это не насилие?
Насилие, да ещё какое.
Самое настоящее!
И нет ему никаких оправданий! Он не просто насильник, он – извращенец, вот он кто!
Андрей почувствовал что-то, уловил какую-то мелькнувшую тень в её широко раскрытых глазах. Подошёл к ней очень близко, глядя в упор, почти касаясь её, прошептал:
– Расслабься. Доверься мне. Я знаю, что делаю.
И тут же умчался куда-то.
Марина сидела на высоком табурете, не шелохнувшись, всё ещё чувствовала на себя его взгляд, его дыхание. Чарли, как всегда, лежал неподалёку, якобы равнодушно, а на самом деле очень внимательно наблюдал за происходящим.
Андрей вскоре вернулся, притащил ворох всякой одежды. Долго прикидывал, примерял на Марину то одно, то другое. Наконец, выбрал голубую рубашку, малиновый с чёрными вставками галстук, элегантные, серые в полоску брюки и такой же двубортный пиджак. Она послушно надела всё это. Чувствовала себя крайне нелепо – брюки падали, длинные рукава висели, как у Пьеро.
Андрей отошёл, с невольной усмешкой оглядел Марину, покачал головой. Тут же решил все проблемы – брюки посадил на подтяжки, рукава закатал.
Галстук он повязал ей сам. Отошёл, полюбовался, щёлкнул пальцами от удовольствия и занялся её лицом. Положил густые, чёрные тени вокруг глаз, тёмно-красной помадой жирно намазал губы. Марина по-прежнему ни на что не реагировала.
А какая может быть реакция у пластилина?!..
Отметила только, что он всё делает уверенно, ловко, умело. Но никакого уважения его умелость у неё уже не вызывала. Наоборот, она даже начала ненавидеть его за эту уверенность.
Тем временем (она не заметила, как и когда) в руках у Андрея появились острые ножницы, и – ЧИК! ЧИК ЧИК! – на пол что-то посыпалось.
Марина не слышала звука ножниц, только с изумлением следила, как пол вокруг покрывается её волосами. Глаза тут же подёрнулись влагой. Она заставила себя подавить рвущийся наружу всхлип, удержала уже готовые политься слёзы.
Надо выдержать!
Но ведь она так любила свои блестящие, тёмно-каштановые, так легко укладывающиеся в любую причёску волосы…
Надо!
Что бы он ни делал!
И она окаменела. Превратилась в живую статую. Статуе ведь всё равно, что с ней делают, даже если ей отбивают руки, нос, голову…