– Что думаешь делать? – спрашивает Риз, когда я затихаю. – Мы ведь не сможем ее взять.
– Что?
– Мы не можем здесь оставаться. Школа, наверное, уже уничтожена, а самолеты скоро будут здесь.
– Я ее не брошу, – говорю я, поправляя на Байетт куртку.
– Но…
– Я сказала, что не брошу ее.
Я не вижу выхода, потому что ни я, ни Риз не собираемся отступать. Я замечаю, как она стискивает зубы. Оставаться здесь опасно, и я это понимаю, но после всего, что я сделала, чтобы найти Байетт, я не могу ее бросить.
Риз вздыхает и, кажется, собирается что-то сказать, но тут я слышу кашель, легкий, едва различимый вдох, и подпрыгиваю. Я медленно поворачиваюсь. Я почти боюсь на нее смотреть.
Она жива. Ее грудная клетка слабо вздымается, и она, хлопая глазами, открывает рот.
– О боже. – Я поддерживаю ее, положив руку на затылок. – Байетт, ты меня слышишь?
Наконец она опускает подбородок и смотрит на меня, и я чувствую, как с моего лица сползает улыбка. Что-то неправильно.
– Байетт?
– Что такое? – спрашивает Риз.
– Я не знаю. – Я беру руку Байетт и прижимаю ее к своей щеке. – Это я, Гетти.
Ничего. Никакого узнавания. Лицо принадлежит Байетт, но самой Байетт нет.
– Не понимаю, – говорит Риз. – Они ее отравили. Почему она еще жива?
Я смотрю на ее безвольно висящую тощую руку, на повязку и выглядывающие из-под нее края раны.
– Она жива, потому что она его вытащила.
– Что?
– Газ должен был убить токс, но она вытащила своего червя. В ней больше нечего убивать. – Глаза Байетт смотрят куда-то в пустоту над моим плечом. – И, похоже, с ним ушла и она сама – ее личность, все, что делало ее Байетт.
Риз приседает рядом у ног Байетт, и ее голова медленно поворачивается к ней. В первую секунду мне кажется, что я вижу какую-то искру, но она пропадает прежде, чем я могу убедиться, что мне не привиделось.
– Давай посмотрим, может ли она двигаться, – говорит Риз. – Ты слишком слабая, а в одиночку я ее до лодки не дотащу.
Ты ранена, подразумевает она, но никогда этого не скажет. Даже теперь, после всего, что было.
Я встаю с одной стороны, а Риз – с другой, и вместе мы поднимаем Байетт на ноги, когда откуда-то издали доносится низкий, постепенно нарастающий рокот. Самолеты. У меня пересыхает во рту, а волоски на загривке встают дыбом.
– Черт, надо поторапливаться.
Байетт шагает неуверенно, как будто только учится передвигать конечностями, но мы медленно идем назад к центру.
Мы заходим внутрь и начинаем путь по бесконечным коридорам. Силы покидают меня, и каждый шаг дается все тяжелее, пока наконец мы не выходим в главную приемную, где сквозь заколоченные окна пробивается полуденное солнце. Мы останавливаемся и прислоняем Байетт к стойке, чтобы немного перевести дух. Я чувствую, что Риз наблюдает за мной. Она ждет, когда я это скажу – когда соглашусь оставить Байетт, вот только ждать ей придется долго.