– Пошли, – говорю я. – Сейчас или никогда.
Мы идем по болоту. На берегу виднеется наша лодка, и она так далеко, что я теряю остатки сил, но Риз произносит мое имя – всего один раз. Жестко и настойчиво. Она верит, что я смогу, и я должна.
Раздается свист, и на нас обрушивается поток ледяного воздуха. «Ложись», – только и успеваю сказать я, как над нами пролетают три истребителя. Шум стоит такой, что я не могу думать, не могу ничего – только терпеть. Они летят слишком низко. У нас совсем не осталось времени.
Самолеты уходят на второй круг, и я здоровой рукой поднимаю Байетт.
– Идем.
Вот наконец и причал, и мы, оскальзываясь, спускаемся к воде, волоча за собой Байетт. Мы осторожно укладываем ее между скамейками; глаза у нее закрыты, но она дышит. Она жива.
– Забирайся, – говорит Риз. – Я нас вытолкну.
Лодку раскачивают волны, когда Риз запрыгивает внутрь; мотор оживает, и лодка трогается с места. Мы быстро разворачиваемся и несемся прочь, едва касаясь воды, и остров удаляется, пока не пропадает в облаке водной пыли. Мы уплываем, и в какой-то момент я перестаю слышать самолеты.
Снег прекращается, и становится теплее; океан слепит глаз, корпус лодки сверкает от брызг. Проходят минуты, потом часы, а я все смотрю на горизонт, пытаясь разглядеть приземистые строения Кэмп-Нэша. Но материк размывается и, сколько бы Риз ни сражалась с волнами, не становится ближе ни на дюйм.
До берега остаются многие мили, когда она с разочарованным стоном заглушает мотор. Я вздрагиваю и потираю слепой глаз.
– Что ты делаешь?
– Течение сносит нас в сторону от залива. Так мы до берега не доберемся.
– И поэтому мы остановились?
– Надо подождать, пока течение сменится. – Она отбрасывает с лица волосы и поднимается на ноги, из-за чего лодка накреняется набок. – Иначе впустую будем расходовать топливо, а оно не бесконечно.
Риз перешагивает через лежащее на дне лодки тело Байетт и садится рядом со мной на носу. Байетт выглядит так странно: обмякшие черты лица, закрытые глаза. В ней всегда была какая-то искра, даже когда она спала. Теперь этой искры больше нет – или она изменилась.
– Какой он? – вдруг спрашивает Риз. – Твой папа.
– Я не знаю, – вырывается у меня прежде, чем я успеваю себя остановить. На самом деле так и есть, но я знаю, что это не тот ответ, которого она ждет. – Он возвращается с операции и снова уезжает.
Риз слегка склоняет голову набок.
– Ты его любишь?
– Конечно. Просто я его не знаю.
Я вижу, что ей это непонятно, и хочу объяснить, рассказать ей, что он не живет в моем сердце так, как жил в ее сердце мистер Харкер, но не успеваю. Тело вдруг скручивает судорогой, грудную клетку выворачивает в сторону, а горло наполняется слюной.