Судьба будетлянина (Сухопаров) - страница 34

В художественном творчестве Кручёных весь 1918 г. и первая половина 1919 г. прошли под знаком супрематизма, активность обращения к которому он так мотивировал в одной из своих первых изданных на Кавказе книг – «Нособойка» (1917): «если нет заумной (беспредметной супремус) поэзии – то нет никакой! – п[отому] ч[то] поэзия в заумном (красота, музыка, интуиция) […] эко-эз – самая всеобщая и краткая (заумная) поэзия». Примеры такой зауми содержатся в гектографированных сборниках Кручёных «Туншап», «Клез-сан-ба», «Фо-лы-фа», «Ра-ва – ха», «Цоц», «Качилдаз» и многих других.

Особенность такой «эко-эз» – «экономической поэзии» – и самих книг тонко подметил И. Терентьев: «Внешние формы и условия творчества Кручёных так же нелепы, как и их сущность. Он „забыл повеситься“ и теперь неудержимо издаёт маленькие книжечки, собственноручно рисуя их шапирографским чернилом. В каждой такой книжке не наберётся более 100 букв: две-три фразы, рекламное название – и вот уже новая книга Кручёных, подлинная рукопись, рисунок, нестрочье, где буквы ле-та-ют, присаживаясь на квадрат, трёхугольник или суковатую поперечину».

В дальнейшем Кручёных много работал в плане примитивистской и алогической поэзии («Цветистые торцы», серия «Замауль», «Лакированное трико» и мн. др.).

Лучшие свои стихотворения этого периода Кручёных со брал в большой подборке, напечатанной в роскошно изданном тифлисском сборнике «С. Г. Мельниковой – Фантастический кабачёк» (1919), «собравшем под своей обложкой не только талантливую плеяду поэтов и художников, но и ставшем образцом искусства полиграфии» (Т. Никольская). Последнее относится и к помещённым в сборнике стихам Кручёных, где он широко использовал орнаментальный монтаж шрифтов (а незадолго до этого осуществил сходную задачу в сб. «Лакированное трико», 1919 и других своих книгах).

Как и во времена «Гилеи», на Кавказе Кручёных много работал как критик и теоретик литературы. Произошёл важный с точки зрения задач «41°» своего рода «обмен стать ями» с И. Терентьевым, активно разрабатывавшим различные виды зауми: в статье, открывающей книгу Кручёных «Ожирение роз» (Тифлис, 1918, перепечатанной в «Собрании сочинений» Терентьева), «О стихах Терентьева и других» приводятся десять стихов Терентьева, а в статьях последнего – «Лакированное трико. Юзги А. Кручёных. Запримечания Терентьева» и «Миллиорк» (обе вышли в Тифлисе в 1919 г.) приводятся и комментируются многие стихи Кручёных, в том числе и неизвестные по другим его изданиям. А одна из лучших работ про Кручёных – «А. Кручёных грандиозарь» (Тифлис, 1919) – подписана именем Терентьева. (Литературовед Т. Никольская допускает, что эта статья могла быть написана совместно Кручёных и Терентьевым). В ней он так оценил вклад заумного творчества своего учителя и соратника в разработку языка поэзии: «Но все эти крайные нелепости, этот театр безумия, является только подходом к иному, еще большему вздору заумному языку. Весь футуризм был бы ненужной затеей, если бы он не пришёл к этому языку, который есть единственный для поэтов „мирсконца“. […] Здесь впервые русская поэзия заговорила гортанью мужчины и вместо женственных: энных, енных, ений, эта глотка исторгла букву „Г“, – „глы-глы“. Мужественность выразилась не в сюжете, что было бы поверхностно, но в самой сердцевине слова – в его фонетике, как это уже намечалось в словах: гвоздь, голандос, Ассаргадон, горилла… […] Стихи должны быть похожи не на женщину, а на „грызущую пилу“. Вот какое обязательства принял на себя первый заумный поэт – Кручёных».