Впрочем, сам Кручёных исчерпывающе объяснил тогда природу своего интереса к сдвигам. Приводя строки из стихов Тютчева –
И се как луна из-за облак,
встаёт Урания – остров из серебряной пены…
Как ни билося злоречье,
Как ни трудилося над ней…
– он пояснял: «При чтении получается совершенно недопустимая „игра слов“, звуковой сдвиг (если первая стопа ямбическая, – пауза после „ни“). А между тем этот поразительный случай (у Тютчева их сотни!) никем до сих пор не был замечен – и я впервые разобрал его в „Малахолии в капоте“ (январь 1918) в отделе анальной эротики (Фрейд). Это показывает, что писатели и читатели у нас глухие и по сей час!»>91 Эту мысль он развил чуть позднее и в «Разговоре о „Малахолии в капоте“ – диалоге с И. Терентьевым, – распространив нелепость как с поэзии на весь русский язык: „Русская азбука – эротична, даже анальна!“»
Код психоанализа Кручёных попытался применить и в статьях «Азеф-Иуда-Хлебников» и «Любовное приключение (приключель) Маяковского» в плане оральной и анальной эротики – рассмотрение звуков л и ю: «сюсюкасловие», «слюнявость», «влажность ю», «ю, лю, ли, ню, ня – любимые его буквы» (о Хлебникове), «анальное болото», «признание влажности влаги для поэта» и другие, – а также и еды. «разве [слова] „поэзия“ и „поэзы“ не напоминают нам: „поэзия – поедать“ или другой физиологический акт?» (Здесь все слова и цитаты взяты нами из статьи «Азеф-Иуда-Хлебников»).
Извечной полемике, на этот раз заочной, с «врагами»-предтечами футуристов – символистами – посвящена статья Кручёных «Язвы Аполлона» (1919). В ней нещадно критикуются «Двенадцать» А. Блока как произведение путаницы, сумбура и растерянности не только автора (А. Блока), но и «русской совести» – литературы вообще. Ф. Сологуб высмеивается в этой статье за несоответствие размера стиха
Да здравствует Россия,
Да здравствует она,
Великая Россия,
Непобедимая страна!
его содержанию («гимн на мотив кек-уока»), а В. Брюсов – за издание произведений Пушкина в новой, советской, орфографии, в чём Кручёных усмотрел выпад против великого поэта. По его мнению, Пушкин в новой орфографии «то же, что Венера в пенснэ и американских башмаках».
Новая футуристическая деятельность Кручёных отличалась от его участия в группе «Гилея» тем, что на Кавказе он впервые стал лидером и не только имел влияние на молодые литературные силы в лице Татьяны Толстой-Вечорки, Тициана Табидзе, Паоло Яшвили, Валериана Гаприндашвили, Юрия Марра и других, но и воспитал учеников – Игоря Терентьева и Александра Чачикова.>92 Нет никаких сомнений в том, что кавказский период был вершинным в творчестве Кручёных, о чём, впрочем, не раз утверждал и он сам. Об этом же свидетельствует и позднейшее воспоминание свидетеля и участника событий тех далёких лет Юрия Александровича Долгушина (1896 1989), в котором содержится и замечательный портрет поэта: