Искания (Кирсанов) - страница 35

Я не желаю званий
и не желаю дани
оценок
  и признаний
на время заседаний.
Хочу я только слова,
что верят мне
     на слово.
Хочу я только чувства:
вокруг меня не пусто.
Хочу я жить на отзвук
и горести и смеха –
ведь для того и воздух,
чтоб откликалось эхо.

Часы

Я думал, что часы – одни.
А оказалось, что они
и капельки, и океаны,
и карлики, и великаны.
И есть ничтожные века,
ничтожней малого мирка,
тысячелетья-лилипуты…
Но есть великие минуты,
и только ими ценен век,
и ими вечен человек,
и возмещают в полной мере
все дни пустые, все потери.
Я знал такие. Я любил.
И ни секунды не забыл!
Секунды – в мир величиною,
за жизнь изведанные мною.
И разве кончилось Вчера,
когда Ильич сказал: «Пора!»
Нет!
  Время Ленина все шире
жизнь озаряет в этом мире.
И так повсюду.
      Знает мир
часы карманов и квартир
и те – без никаких кронштейнов –
часы Шекспиров,
       часы Эйнштейнов!

Двойное эхо

Между льдами ледяными
есть земля
     еще земней!
Деревянные деревья
среди каменных
        камней.
Это северней,
      чем Север,
и таежней,
     чем тайга,
там олени по-оленьи
смотрят в снежные снега.
И нерыбы
     точно рыбы
там на лежбищах лежат,
в глыбы
    слившиеся глыбы
строго море сторожат.
Еле солнечное
       солнце
сновидением во сне
входит
    в сумеречный сумрак,
тонет
  в белой белизне.
Люди там
    живут как люди
с доброй детскостью детей,
горя горького
       не зная
в мире сетчатых сетей.
Под сияющим сияньем –
домовитые
     дома,
где сплетают кружевницы
кружевные
    кружева.
Это – именно вот это!
И со дна
    морского дна
эхолот приносит эхо:
глубока ли
     глубина?
И желает вниз вонзиться
острие
  на остроге,
и кричат по-птичьи птицы:
– Далеко ли
      вдалеке?
О, отдаляться
       в отдаленье,
где эхо внемлет эху,
о, удивляться
     удивленью,
о, улыбаться смеху!

Туман в обсерватории

Весь день по Крыму валит пар
от Херсонеса
       до Тамани.
Закрыт забралом полушар –
обсерватория в тумане.
Как грустно!
      Телескоп ослеп,
на куполе капе́ль сырая;
он погружен в туман, как склеп
невольниц,
     звезд Бахчисарая.
В коронографе,
      на холме,
еще вчера я видел солнце,
жар хромосферы,
       в бахроме,
в живых и ярких заусенцах.
Сегодня все задул туман,
и вспоминаю прошлый день я
как странный зрительный обман,
мираж в пустыне сновиденья.
Туман,
    а за туманом ночь,
где звезды
     страшно одиноки.
Ничем не может им помочь
их собеседник одноокий.
Темно.
     Не в силах он открыть
свой глаз шестнадцатидюймовый.
Созвездьям некому открыть
весть о судьбе звезды сверхновой.
Луну я видел
     с той горы
в колодце
    чистого стекольца:
лежали как в конце игры
по ней разбросанные кольца.
Исчезли горы и луна,