— Манила, Манила Крайкина. Я журналист.
— Очень приятно! — сказал мужчина, единственный в костюме, с черной бородой. — Расмус! Расмус Гриндерс. — Мужчина в костюме привстал и ударился головой о полку. Все засмеялись над его тупой интеллигентностью и выпили. Я назвался Алексеем Учителем. Кто это, я не знал, но для такой ситуации я решил, что это самое подходящее имя. И последний мой соседушка, похожий на кефир с бифидобактериями, расправил свой хвостик, распустил белые волосы и промямлил:
— Михаил Рудин! Борец.
Ужасной оказалась жидкость Манилы. Но делать было нечего, я улыбался, поддакивал новым друзьям и пил. Минут через десять я заметил, что все молчат, и перестал поддакивать. Тогда и начала свой рассказ Манила.
— Свой отпуск я всегда провожу в дороге... — Манила засмеялась. Я сидел напротив нее, улыбался и ощущал, что чем-то от Манилы пахнет, из ее рта, чем-то необычным, даже сильнее ее самогона, какой-то горький полынный запах бил мне в нос.
— Останавливаю машины и еду, еду к морю, пишу эссе, о театре, о культуре... Вам нравится театр?
Все стали кивать, говорить о театре, возбужденно спорить. Михаил стал показывать приемчики, намекая, что не все столичные спектакли близки и понятны провинциальной публике. Мне вдруг представилось, что я попал в роман Тургенева «Накануне», такой светской казалась беседа.
— Меня подсаживают в основном дальнобойщики! Бывает, я до юга добираюсь совсем бесплатно! — Манила рассмеялась и выдохнула на меня очередную порцию своей полыни.
Да, точно, это была полынь, полынь, растущая в полях, по которым едут дальнобойщики; эти парни переминают даль своими огромными колесами и между делом — подсаживают таких вот дурочек, чтобы... И тут я понял, чем на самом деле пахнет изо рта Манилы. Мне стало плохо, и я побежал в туалет. Туалет был закрыт, потому что...
— Молодой человек, мы еще не выехали из санитарной зоны! — проводница пальцами давила мокрые пакетики чая по стаканчикам и складывала выжатые пакетики в большую банку, залитую кипятком. Мне стало еще хуже. Я выбежал в тамбур, вдохнул поглубже тамбурного воздуха и растворился в темноте. Сколько так простоял, я не помню, — пока не полегчало, а может, окончательно поплохело. Это в принципе одно и то же. Я стал повторять про себя слова из песни:
Скорый поезд Ташкент-Бухара
Просвистит нам дорогу с утра!
Это песня из детского кинофильма про детей-таджиков, которые боролись с басмачами за тетрадку Устатели. В ней таджик-ученый Устателя описал секретный способ, как плавить какой-то редкий металл. За секретную тетрадку детям помогал бороться учитель Талиб Сатарович. Мне так нравился этот фильм! Его обычно показывали по центральному телевидению на весенние школьные каникулы. Сейчас этот фильм сожгли, наверное, чтобы никто больше не вспоминал про то, что нет разницы между детьми: дети таджики-не-таджики — всем нам жилось когда-то очень прикольно без той хуйни, которую вдруг придумали взрослые. Мы проиграли свое детство, и тетрадь Устатели нашли не те, кто должен был. Поэтому теперь в весенние школьные каникулы детские программы не показывают. Я вернулся в купе и подсел поближе к борцу Мише, чтобы не вдыхать ароматы дальнобойщиков изо рта журналистки.