— Я знаете как боролся! Меня даже на разборки приглашали разбираться! — с каждым гласным звуком Миша подсвистывал какой-то своей личной дыркой, которой у нормального человека нет. — На рынок вызывают, что там, типа, наехали! Приезжай, Миха, на разборки! И чо?! Стоят качки накаченные по тренажерным залам! Фитнес — хуйня!!! Залом, хрясь, — рука сломана, подсечка, залом, — нога сломана. Пять минут, и все эти качки с переломами валяются! — Миша засмеялся и засвистел, как соловушка у китайского императора. — Только однажды дорогу переходил по светофору, с палебрика ступил и сломал ногу! Все, со спортом пришлось завязать... Вот ты!!! — Миша взял меня за плечи. — Вот ты, ответь мне, я дьяков спрашивал, отцов! У меня столько вопросов, а мне никто так и не ответил! Про религию!
— Что конкретно вас интересует про религию?
— В августе 1991 года я работал на колхозном рынке в городе Свердловске...
— Ой, подождите, я диктофон включу! — Манила пошарила в «пуме» рукой, виновато загогатала. — Да где же ты? — вытянула из «пумы» сиреневый носок, потом черную мужскую майку, наконец, схватила сумку и вытряхнула из нее все свое и не свое белье.
— ...мы отбирали товар у новичков, собирали дань со старичков, в общем, — все, как обычно. Мое внимание привлекли два подростка с большими мешками из-под картошки. Мешки их были набиты румынскими кроссовками, сшитыми на фабрике «Клюжана».
— Всегда он у меня где-то застревает, вот... — Манила вытянула над столом огромный носок и вывернула его. На стол упал включеный диктофон.
— Говорите, Михаил, говорите, не смущайтесь! — Манила прищурилась и вся ушла в свои челюсти, которые все это время разминались с куриной косточкой.
— ...«Клюжана». Подростки были из города Челябинск, что недалеко от Аркаима, где, по воспоминаниям современников, жил Заратустра. Все лето они проработали на Старо-Оскольском Электромеханическом заводе. Зарплату им выдали кроссовками, и вот они пытались обратить их в хлеб насущный, толкая на моей территории. Я сказал, что половину надо отдать мне — это входной билет в мир русского капитализма. С остальной половины я буду брать десятину. Парни заплакали и сказали, что учатся в свердловском театральном училище на кукольном отделении, и что если у них не будет денег, то придется ехать домой, в Челябинск, — разносить почту.
— Закусывайте, молодой человек! — Расмус протянул мне свою куриную ножку из большого пакета с надписью «Дзинтарс-парфюм». Я захотел выбежать, но прерывать Михаила было опасно для здоровья, тем более его рассказ напоминал исповедь. А сбегать с исповеди вообще неприлично. Я остался.