Беда (Мординов) - страница 113

— Читай, Катя!

— Катя, а ну!

— Что читать?

— Что хочешь!

Катя раскрыла книгу, заглянула в нее, но тут же захлопнула и начала, сперва смущаясь, потом все уверенней:

— «Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный».

Катя не только не заглядывала больше в книгу, она даже глаза закрыла.

Но люди этого не замечали. Они слушали.

— «Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы:

— Пусть сильнее грянет буря!..»

Катя кончила. Смущенно улыбаясь, она смотрела на притихших друзей и мяла в руках книгу.

Первым нарушил молчание Фокин. Он глубоко вздохнул и совсем тихо и не очень уверенно произнес:

— А все-таки черной молнии не бывает… Никто даже не посмотрел в его сторону.

Так прошел седьмой день.

Тесно прижавшись друг к другу и хорошо согревшись, Николай и Вася могли бы спать еще сколько угодно. Неизвестно, кто из них проснулся первым и разбудил другого, но, когда они вышли, было еще темно и очень холодно.

После того как они проделали нечто вроде зарядки, сонливая вялость прошла, и парни принялись разводить костер.

Над туманными очертаниями тайги наметилась едва заметная, белесая полоска. Постепенно она начала расширяться и светлеть, потом заалела, и над ней тотчас возникла другая, нежная и тоненькая. И так одна над другой вспыхивали полосы света. И это напоминало широкие ступени гигантской лестницы, поднимающейся от самого моря, гудящего и кипящего у подножия какого-нибудь прекрасного и шумного города, расположенного на склоне горы.

Трудно представить себе рассвет с чужих слов. Надо самому его увидеть, дивиться и радоваться. Надо стараться не пропустить ни одного раннего утра. Ведь каждый раз по-новому светает и по-новому восходит солнце!

— Ворон что-то не летит, — протянул Вася, не отрывая глаз от радужных ступеней.

— Ну и пусть! А воробьи прилетят, непременно прилетят! — Тогойкин поднял обломок фанеры, чуть отбежал, положил его на снег, размял сухарик и насыпал крошки на дощечку. — Для милых гостей стол готов!

Радужные ступени разом вздрогнули, заколебались и слились воедино. Вся восточная сторона неба занялась пылающими волнами утреннего зарева. И вдруг по снегу рассыпалась густая стая воробьев, — казалось, само зарево разбрызгало по земле птичек.

С щебетом и гомоном они раскатились было в разные стороны, но тут же собрались вместе и снова рассыпались. И вот, разом защебетав, мягко тренькнув крылышками, одни бегом, другие лётом, они оказались на дощечке и закипели на ней. Только Трифон Трифоныч, важно нахохлившись, остался на месте. Сам величиной со щепотку сухих перышек, он весь затрясся и задрожал — то ли чистя клювиком между коготками, то ли почесывая коготком своим за ухом. Когда туалет был закончен, он, то и дело останавливаясь и пятясь задом, поскакал к нашим друзьям. Приблизившись, воробушек быстро защебетал, что-то рассказывая, поплясал на своих тоненьких ножках, встал передом, потом повернулся бочком. Ободранный хвостик его стал будто чуть прямее, и маховые перышки крыльев казались не такими общипанными. Молодец этот, видно, начисто отмыл лучами сегодняшнего утра все свои застарелые болячки.