Тогойкин шел, вот так размышляя, и вдруг над ним затрепетали легонькие крылышки, послышалось веселое щебетанье. Он вскинул голову и чуть не упал, чуть не потерял равновесия. Над ним зарябила густая стая воробьев. Одна птичка неожиданно полетела в сторону. И тут вся стая вильнула вдруг в сторону, снова прошумела над головой Николая, но уже в обратном направлении, и рассыпалась горохом под кустиками. Николай замер. Один воробей отделился от стаи и быстрыми прыжками направился к нему. Иногда он останавливался и оглядывался. Оказавшись совсем близко от Тогойкина, воробушек остановился, потер клювик о снег, оправил перышки, отряхнулся и серьезно посмотрел на свою грудку. Кончив прихорашиваться, он поднял головку и, стоя на своих тонюсеньких ножках, с величайшим достоинством поведал Тогойкину:
— Че-век близко!.. Близко, близко!
— А где, Трифон Трифоныч, где человек? — спросил Николай, даже не подозревая, что лицо его озарилось радостной улыбкой.
— Снег чист, чист-чист!
— Чист, Трифон Трифоныч, чист!
— Прочен наст, наст прочен!
— Это для тебя он прочен, мой друг! Ты же совсем легонький…
Тогойкин осторожно ощупал карманы пальто — распарывать их ему сейчас не хотелось. Он передвинул поудобнее кружку, прикрепленную за ручку к поясу, сколупнул перочинным ножиком маслица и кинул воробью. Трифоныч распустил веером полуобщипанные крылышки и жалкий остаток хвоста, но тотчас собрал их, подбежал, осторожно выхватил из снега кусочек масла, вспорхнул, подлетел к своим, выронил свою ношу прямо над товарищами, прилетел обратно и снова опустился на землю.
— Чу-чуть! Вот-вот!..
Трифон Трифоныч подбирал кусочки масла, которые подбрасывал ему Тогойкин, и относил товарищам.
— Чу — тут че-век, че-век!..
Воробьи, с шумом и боем склевав принесенную им самым боевым и храбрым из воробьев добычу, разбежались было врассыпную, но тут же собрались в кучу и без всякой видимой причины сразу «шур» — и улетели. Трифон Трифоныч принялся торопливо клевать последний кусочек масла и, чирикнув что-то вроде «будь!», полетел за своими.
Тогойкин сдернул с головы шапку и помахал ему вдогонку.
— Привет моим!..
Желая наверстать время, упущенное за недолгую остановку, Николай быстро зашагал дальше.
Там, далеко, где, постоянно сужаясь, исчезает распадок, выглянули из туманного марева первые лучи восходящего солнца и запылали огромным пожарищем. Словно бы решив добраться до того места раньше, чем успеет подняться огненный шар, Тогойкин заторопился, заскользил, зашуршал лыжами.
Скоро он наткнулся на зимовье горностая. То был старый и матерый горностай. Главный вход он вырыл под травянистой кочкой, скрытой под густым кустом тальника. Свою добычу он уже затащил в нору.