— Нельзя.
— Отпусти ему руку!
— Нет, не отпускай! — раздались крики.
— Умираю я! Доктора, доктора мне! — надрывно закричал Фокин.
— Я в сознании… Понимаешь? Отпусти руку… Мою руку отпусти! — молил Попов.
Тогойкин тихо подошел к Губину, осторожно тронул его за локоть и замотал головой, давая понять, чтобы тот отпустил. Как только Губин отошел от Попова, тот опять начал отпихивать ладонью нависшую на глаза кожу. Он освободил один глаз. Но только он отпустил руку, как кожа снова наползла на глаз.
— Поняли, что я прошу… покрепче перевяжите! Я сам опять подниму.
Попов снова заработал ладонями.
Мысль о стоне, который доносился откуда-то со стороны, не давала покоя Тогойкину. Тихонько, крадучись, он вылез наружу и начал прислушиваться.
Он слышит, как разговаривают в самолете. А это вот Фокин стонет и жалобно вскрикивает. Стона со стороны не слыхать. Тогойкин отошел подальше, постоял, прислушался. Так, останавливаясь и прислушиваясь, он отходил все дальше, продвигаясь по нетронутому снегу. Разговор в самолете становился все глуше и наконец замер. Затем, когда он уже решил вернуться, из самолета послышался крик Губина:
— Тогойкин! Коля!
— А-а!
Вдруг с высокой лиственницы, стоявшей в стороне, с шумом взлетел ворон. Николай вздрогнул и постоял, глядя ему вслед.
Ох этот пернатый вор! Кровный враг Николая с самого детства! Старые охотники, опутанные суевериями, боялись этих птиц, предоставляя им свободно клевать и уничтожать свою добычу.
А Николай, бывало, сбивал их влет, только перья разлетались. Наверное, вороны как-то давали об этом знать друг другу. Они продолжали вредить промыслу других охотников, опасливо облетая петли или плашки Тогойкиных. Потом воронов начали стрелять и другие парни, но Николай тогда уехал учиться в Якутск.
А вот этого сейчас так ловко можно было бы взять на мушку. Ведь он явно что-то хитрит. Слишком уж часто и мелко машет крыльями, с резким свистом разрезает воздух, будто очень торопится, а сам то и дело поворачивает на лету голову и воровато оглядывается. Грудь выпятил, нарочно растопырил свои маховые перья, чтобы со свистом прочесывался воздух. Все это как раз и говорит о том, что ворон не намерен далеко улетать. Так и есть!.. Тяжело и неохотно перелетел через небольшую полянку и, словно обронив какую-то ношу, на лету ухватился за сук большой лиственницы с высохшей вершиной и сел спиной к Тогойкину, а сам украдкой поглядывает на него. Разбойник!
— Тогойкин! Никола-ай! — к голосу Губина присоединился еще и девичий голос.
— Сейча-ас!..
Ворон дернул головой, собираясь улететь, но застыл в ожидании.