Почувствовались неуловимые признаки обжитых мест, почуялось теплое дыхание человека… Он не сумел бы объяснить словами, какие именно приметы заставили его в это поверить. Он мог бы только сказать, что угадал это сердцем! А кто такое поймет? Разве что тот, кто тебя горячо любит. Была бы тут Лиза…
«Бинокль!.. Лиза!» — мысленно упрекнул он себя. Но ему было не до упреков, слишком его переполняла радость…
— Посмотрим, куда ты меня приведешь! — громко выкрикнул Николай, и, не спуская глаз с каменистой речки, счастливый и решительный, он стремительно понесся вниз под гору.
Выкатилась ясная, полная луна, разливая вокруг белесый свет.
Уныло начался первый вечер без Тогойкина.
Собрались ужинать. Девушки дали Фокину сухарь с маслом, напоили Калмыкова теплым морсом, а все остальные молча поели какого-то подобия каши из листьев. Каждый думал о Тогойкине. Как-то он там один, в тайге? Однако никто и словом о нем не обмолвился.
Иван Васильевич Иванов понимал состояние людей, потому что и сам ни о чем другом не мог думать.
До сих пор они держались благодаря тому, что с ними был Николай Тогойкин. И не только в том дело, что он заготовлял топливо для костра, приносил кипяток и раздобывал какие-то съедобные травы и ягоды. Ясно и понятно, как это важно. Но само присутствие этого здорового и общительного человека не давало людям сникнуть, потерять надежду на спасение.
А теперь люди будут все острее ощущать свое сиротство в этой укутанной снегом необъятной тайге. Так будет два первых дня. Потом, на третий день и на четвертый, начнется ожидание, не менее тревожное в своей неопределенности.
Если Коля вернется, не встретив людей, и будет еще в силах двигаться, он подкрепится остатками пищи, проспит ночь и снова уйдет, но уже в другом направлении. Опять волнения, опять ожидания. Надо беречь силы. Больше всего — душевные.
Как помочь людям? Ведь нельзя же допустить, чтобы хоть кто-нибудь оказался побежденным в борьбе с сомнениями. Будь он искусным рассказчиком, хорошим певцом… Ерунда! Никакой самый распрекрасный певец или рассказчик не в силах развлечь людей, заставить их забыть о чудовищной беде, которую им уготовил случай. И нарочитое веселье может только усилить печаль и вогнать в еще большее уныние. Конечно, все сейчас только и думают о Тогойкине. А начни разговор о нем — не обойдется без жалости по его адресу: идет, мол, один-одинешенек по дремучему лесу… Это недопустимо. Он — светлая надежда. Единственная. А надежда не может быть жалкой.
Но чем же все-таки помочь людям?
А почему, собственно, он выделяет себя? Чем он лучше других? Нет, он себя не выделяет. Но именно он должен что-то придумать, чтобы разрядить обстановку. Он — партийный работник и обязан уметь ладить с людьми, он не может позволить им падать духом, он не смеет участвовать в этом унылом угасании надежды.