Ну вот, значит, сначала все шло очень хорошо. Три мои сестры пели песни — они красиво поют, — и вдруг прямо с песни в слезы. Я немножко удивился. Если плачешь, так не выходи замуж, никто тебя насильно не выдает. А если сама выходишь, тогда не плачь. Так я тогда рассудил. Да, пожалуй, и сейчас так думаю. А как увидел, что и мама утирает слезы, я и сам не на шутку расстроился. Они выходят замуж, а плачет моя мама! Что же это такое? И мне захотелось наброситься с кулаками на моих плачущих сестер, выгнать из дому трех смеющихся братьев, и двух пляшущих снох, и распевшихся трех братьев, а заодно и всех гостей и остаться с одной мамой, и утереть ей слезы, и успокоить ее.
— И-и, бедненький мальчик! — жалостно протянула Катя.
— Молодец, — глухо пробасил Попов и громко вздохнул.
Иванов и Коловоротов улыбались. Видимо, они тоже пожалели тогдашнего маленького Васю, а Фокин лежал тихо, не подавая голоса.
— Тогда я еще не знал, что у женщин смех и слезы легко уживаются.
— А теперь ты уже это знаешь?
— Знаю, Дашенька. Давно ведь это было, очень давно… Я, к счастью, никого тогда не поколотил, а убежал в сарай и зарылся там в прошлогоднее сено.
И вдруг слышу — мама меня зовет, суетится, ищет. Убежал-то я из дома, когда светало. А сейчас уже солнышко начинало закатываться. Вот мама и загоревала. Братья и соседи — все меня искали. Тут я и выскочил из сарая. Отец разгладил буденновские усы и сказал: «Выпори его, сорванца, хорошенько!» — а сам, видно, тоже сильно обрадовался, что я нашелся. Дом наш опустел, все в нем было вверх дном, в избе насорено. Не зная, как загладить свою вину, я решил помочь матери с уборкой. Схватил веник и давай подметать. Со двора вбежала мама, выхватила у меня из рук веник, а самого оттрепала за чуб. «Сестры-то ведь уехали, дурачок!» — сказала она.
По старинному русскому обычаю подметать в доме нельзя в тот день, когда родные уезжают в дальнюю дорогу. Отец, старый буденновец, хотя и посмеивался над всякими суевериями, но матери не перечил, она у нас царствовала в доме.
Так мы и жили. Родители старились, а я подрастал. На Октябрьские праздники, на Майские, под Новый год от сестер приходили поздравительные телеграммы. Из Киргизии, Кировской области, Якутии. Я окончил десять классов и только начал работать в колхозе, как началась война. Все три брата ушли в один день. Через месяц пришло извещение о гибели Кеши. Вскорости одно за другим пришли письма от сестер — их мужья тоже ушли на войну. Через полгода ушел я. И вот сижу здесь…
— А родители?
— Откуда мне знать, Семен Ильич! Давно писем не было. Отец очень болел… Мама, наверно, жива. Конечно, она жива! — У Васи перехватило горло, но он откашлялся и шепотом добавил: — Жива она, жива!