Спиной к топившейся печи стоял небольшого роста, худощавый старик.
От тепла, от яркого света, от радости Тогойкин растерянно топтался на месте. Наконец, стянув с головы шапку, он с трудом выдавил:
— Здравствуйте…
— Здравствуй, — удивленно оглядывая его, ответил старик. — Откуда ты, парень?
— Из тайги… С разбившегося самолета…
— О-о!.. Прокопий, вставай живее! Не слышишь, что ли?
Испуганно вскрикнула женщина, что-то забормотали спящие дети.
Огонь в печи пылал слишком сильным пламенем, старик то исчезал в этой огненной пурге, то снова появлялся. Тогойкин протянул руку и подался вперед, чтобы выдернуть старика из бушующего пламени, но тут же спохватился. Старик стоял спокойно, это ему самому невесть что почудилось.
— Как война? — выпалил он одним духом.
— Хорошо, очень хорошо! Наши громят и гонят врага, Вязьму вот освободили.
Тогойкин удивился, что эти слова произнес не старик, а кто-то другой. Вся внутренность дома колыхалась и колебалась волнами тепла, горячим дыханием обжигало лицо, теснило дыхание.
Он хотел спросить: «Какие еще города освобождены?» — но не смог. Он хватал ртом горячий воздух и чувствовал, что его то ли несут куда-то, то ли ведут.
— Надо уложить его, пусть отдохнет…
— Погодите! — воскликнул Тогойкин, очнувшись и медленно отстраняя от себя людей. — Скорее в райком, в колхоз! Что ближе?
— Верно, — заговорил звонким голосом старик. — Скорее приведи Басыкыя. Привези сюда правление. А ну, живей!
Молодой человек сдернул с вешалки старое ватное пальто и, выскакивая во двор, задел висевшее на гвозде другое. Приглядевшись, Тогойкин узнал свое кожаное пальто. Сам он, оказалось, стоял босой, в одной сорочке.
— Сынок, а далеко ли остались твои люди? — спросил старик, сидя у печи.
Тогойкин побоялся приблизиться к бушующему огню. Не чувствуя пола, будто подошвы у него были из пуха, он осторожно подошел к правым нарам, сел поудобнее и шепотом сказал:
— Отсюда, наверно, километров сорок — пятьдесят…
— О, далеко это, мой друг! А все живы?
— Не все… Оба летчика погибли… Я потом расскажу, когда придут…
— Ладно, сынок. Акулина, ты поторопись с чаем!
— Начинает закипать.
Тогойкин повернулся к молоденькой белолицей женщине, хлопотавшей с щипцами в руках около самовара. Она смущенно отвернулась, но, видимо решив, что это может обидеть гостя, повернулась к нему и нарочито сердитым голосом прикрикнула на детей:
— Идите сейчас же спать!
Возле деда копошились мальчишки, один лет шести, второй лет четырех. Старший суетился, стараясь натянуть на ноги младшему торбаса. А тот нетерпеливо дрыгал ногами.