— Как прикажете вас понимать, товарищ сержант?
— Поймите, товарищ капитан, что играть с огнем нельзя… Наши идут! Иванова спасли!
Спасли! Хорошо, конечно, если спасли… Пока Фокин, отвлеченный этими раздумьями, молча лежал, Попов повторил еще увереннее:
— Спасли, товарищ капитан!
Нет, это не просто надежда на хороший исход. Нет, он верит, он говорит таким твердым голосом, таким уверенным тоном, будто рапортует командиру о только что виденном собственными глазами. А ведь за ложный рапорт отвечают головой, Попов это знает. Фокин лежит и молча ждет. Теперь и он слышит голоса. Люди переговариваются. Они явно что-то несут, но очень медленно, осторожно, он слышит сухой треск. Наверно, задевают на ходу мерзлые сучья.
— Правда, несут, — пробормотал себе под нос Фокин.
Уже слышно тяжелое дыхание людей, остановившихся у самолета.
— Пойдите и приготовьте все, — произнес решительный голос Тогойкина.
Когда девушки вбежали и завозились возле Калмыкова, Попов помахал рукой, показывая свободное местечко за Фокиным:
— Туда, туда! Ему будет тяжело рядом с Калмыковым.
— Почему здесь? — забеспокоился Фокин. — Здесь не надо…
Тут появился Тогойкин и распорядился уложить Иванова между Фокиным и Поповым.
— Сюда!.. — показал он и зашагал к выходу.
В голосе Николая появились властные интонации, как у человека, абсолютно уверенного в том, что его распоряжения не могут не выполняться. И держался Тогойкин так, будто он здесь старший. Девушки послушно подскочили, осторожно передвинули Фокина и захлопотали, готовя место для Иванова.
Все это не нравилось капитану, пожалуй, даже раздражало его. Однако говорить об этом он не счел возможным. Тогойкин как-никак единственный уцелевший мужчина. И, судя по всему, он действительно человек смелый и расторопный… Попав в такой переплет, не будешь, пожалуй, выбирать себе место по вкусу! И не станешь говорить, с кем тебе хотелось бы лежать рядом, а с кем нет. Только бы не оказался Иванов уж слишком изуродованным, а то просто страшно…
— Ну как там, готово? — неторопливо спросил Тогойкин, просунув голову в пролом.
— Готово! Готово!
Оттуда, снаружи, послышался тихий стон.
— Тихонько, ты как-то это небрежно делаешь! Осторожнее, миленький! — Катя и Даша, одна по-якутски, другая по-русски, молили Тогойкина, который нес Иванова, крепко прижав его к груди.
Когда он положил капитана на приготовленное место, обе девушки опустились на колени и начали осторожно вытаскивать из-под раненого кожаное пальто.
Если сложить возраст Кати и Даши, то едва ли получатся годы, прожитые Ивановым. Когда еще их не было на свете, Иванов уже вступил в партию. А сейчас они походили на любящих матерей, готовых на любые муки за спасение сына. Они низко склонились над ним и, вытянув губы, что-то шептали. Со стороны слышалось бессмысленное: «Чу-чу, чу-чу, чу-чу!..» Но сколько в этих непонятных звуках было нежности.