Эти две девушки, русская и якутка, еще не перевалившие за комсомольский возраст, превратились в матерей-печальниц, тех самых, что всегда в трудные моменты нашей жизни оказываются возле нас, умея согреть своим теплым дыханием, поддержать своими нежными руками.
— Когда его несли, он два раза открывал глаза… — начал было шепотом рассказывать Вася Губин только что вошедшему, а вернее сказать — вползшему, Коловоротову. Но девушки замахали на него руками и не дали договорить. Все затихли — и те, кто лежал, и те, кто стоя наблюдал за Катей и Дашей.
Вдруг Иванов широко раскрыл глаза. Он не мигая смотрел куда-то в пространство. Девушки встрепенулись и еще ниже склонились над ним. Теперь в их облике, в их внимательных лицах появилось что-то новое. Не просто жалость и сострадание, но и надежда.
Веки Иванова дрогнули. И глаза уже смотрели осмысленно. Было ясно, что он видит. Он перевел взгляд с Кати на Дашу. Еще раз. Потом улыбнулся. И тут уж никто не мог выдержать — заулыбались все.
Как часто в обыденной жизни мы можем битый час болтать с кем-нибудь, а расстаемся, так и не поняв друг друга. А вот в таких исключительных обстоятельствах человек становится необыкновенно проницателен, он без слов, по выражению глаз, по выражению лица, способен понять другого человека.
Девушки о чем-то пошептались и поднялись. Стоявшие мужчины тихо придвинулись поближе к Иванову. И только бедняга Калмыков лежал в беспамятстве, ни о чем не ведая.
Иванов задвигал губами, пытаясь что-то сказать. Он поглядел на каждого из присутствующих и, чтобы успокоить их, опять улыбнулся.
— Иван Васильевич!
— Тш-ш! — зашикали все разом на Васю Губина. А Иванов кивнул ему, дав понять, что услышал свое имя.
Тут уже все заговорили, задвигались, забыв, что только сию минуту унимали Губина. «Иван Васильевич!», «Товарищ Иванов!», «Товарищ капитан!»
Иванов слегка двинул головой и вопрошающе посмотрел на стоящих перед ним людей. Он сосредоточенно морщил лоб, словно хотел вспомнить о чем-то очень важном, а может быть, хотел о чем-то спросить.
Катя опять склонилась над Ивановым и, произнося какие-то ласковые слова, вытерла ему платком кровь в уголках губ. Интересно, слышала ли она сама, какие именно слова нашептывала раненому? Кто знает…
Даша Сенькина, ни к кому лично не обращаясь, громко сказала:
— Надо разжечь костер, надо согреть воды!
— Есть разжечь! Есть согреть воды! — Тогойкин наклонился и подобрал на ходу спички и пачку папирос. — Кто это все порассыпал?
— Это так пошутил сержант Попов, — отозвался Фокин.
— Ну, идешь ли ты, наконец?