— Что именно некогда? Уйти было некогда или поговорить со мною?
— И на то и на другое нет времени, товарищ капитан!
— Вася! — укоризненно произнес Иванов.
— Виноват, Иван Васильевич! — сказал Вася и вышел.
Некоторое время Фокин лежал молча и шумно сопел, затем откашлялся и начал:
— Да-а! Дисциплинка никуда, товарищ капитан!
— А по-моему, хорошая, даже очень хорошая дисциплина, Эдуард Леонтьевич.
— Вы разве не слышали, как нагрубил мне этот парень?!
— Просто на грубый вопрос он ответил несколько неучтиво.
— Значит, по-вашему так… Я не знал, что люди, носящие форму, чувствуют себя военными, пока не попадут в беду. Эти молодчики рассчитывают на то, что конец здесь у всех один. Но если я останусь в живых, то расскажу где следует, какая тут была дисциплина!
— Пожалуйста, товарищ Фокин.
— Я — капитан! Мы, кажется, оба были капитанами!
— Пожалуйста, товарищ капитан!
Фокин резко отвернулся и прикрыл рукой глаза.
Пили чай в тягостном молчании. Все думали о жестоком испытании, выпавшем на их долю, все понимали, что им грозит голодная смерть. Все вспоминали своих близких. Все знали, что их ищут, хотя силы и время людей нужны фронту. Но никто не говорил об этом ни слова. Говорить вслух о том, что так волновало и мучило всех, казалось неловко, неуместно, даже кощунственно.
Коловоротов, обеими руками подтягивая больную ногу, медленно согнул ее, с большим трудом поднялся и в тишине, царившей долгое время, задумчиво проговорил:
— Собирается ненастье…
Всех это явно заинтересовало. Люди с удивлением повернулись к старику, но никто ничего не сказал. Попов только откашлялся и заморгал открытым глазом. Иван Васильевич, лежавший с плотно сжатыми губами то ли от боли, то ли от тяжелых раздумий, а скорее всего от того и от другого, широко раскрыл глаза, словно услыхал какую-то волнующую новость, и молча вопросительно посмотрел на старика.
Коловоротов постоял в ожидании расспросов, но, поскольку их не последовало, заковылял к выходу.
Напившись чаю и бросив, как всегда, пустую кружку на пол, Фокин медленно повернулся лицом к людям и насмешливым тоном спросил:
— Чего-чего будет, товарищ Коловоротов?
— Снег выпадет, Эдуард Леонтьевич, снег… — Коловоротов не останавливаясь двигался к выходу.
— Да-а? Волнующее сообщение! В такую глухую зиму — и вдруг снег! А не гроза ли, дружище?
— Неужели в такой прекрасный, ярко сияющий день да вдруг опять снег? — искренне удивился Иван Васильевич. — А какие к тому приметы, Семен Ильич?
Человек старый и скромный, Коловоротов вроде бы чего-то застеснялся. Опершись одной рукой о стенку, а другой поглаживая колено, он тихо произнес: