...Фенька сдохла рано утром. Было туманно и зябко. Так же, как в тот день, когда Лерыч нашел ее. С криком раненых птиц проносились редкие электрички.
Лерыч не хотел ее хоронить, а так и держал за пазухой и все гладил, гладил.
— Старик, не сходи с ума, — сказал Гоша, — это всего лишь собака, не человек. А ты убиваешься прямо как Ретт Батлер по погибшей дочери.
Точнее, у него была такая мысль. А сказал он так:
— Она скоро вонять начнет. Выбрось уже, — и, тоскливо сплюнув в сторону, сел рядом и закурил.
Ночью, когда Лерыч уснул, приятели вытащили Феньку у него из-за пазухи. Закапывать им было лень, и они просто отнесли ее подальше и бросили у насыпи. Утром Лерыч исходил все вокруг, но Феньку не нашел. Сидел на станции и беззвучно плакал, расплескивая пиво из пластикового стакана, который кто-то сердобольно сунул ему в руку.
Атрибут красивой жизни номер три
Случилось в жизни Лерыча и третье явление оттуда, из хорошей жизни. Похоронив, а точнее, потеряв Феньку, взял он дурную привычку ходить вдоль железнодорожных путей между Карачарово и Чухлинкой. Идет и все высматривает по привычке рыжую шерстку между бурых шпал.
И вот однажды почудилось ему рыжее за рельсой. Точь-в-точь Фенька! Лерыч прибавил шагу, подошел. Ярко-рыжий, нездешней красоты и сорта бумажник. Раскрытый и пустой. Лерыч взял его в руки — бумажник был мягким, теплым от солнца, пах дорогой кожей и недосягаемой жизнью.
Правило вокзальной жизни гласило — никогда не оставляй себе чужие вещи! Лерыч знал это правило, как знал и то, что расстаться с бумажником не сможет. Он сунул его за пазуху, туда, где раньше носил Феньку, и на минуту показалось ему, что снова теплая, живая тяжесть греет ему грудь.
Милиция
В тот же день всех взяли, перетрясли, бумажник быстро нашли.
— Что за фамилия, еврей что ли? — спрашивал рыжий милиционер с мелкими чертами лица, быстро заполняя какой-то бланк.
— Наполовину, по отцу, — улыбался Лерыч.
— Так... ясно. И чей же это? — рыжий милиционер ехидно указывал глазами на бумажник, и на его носу блестели капельки пота.
— Теперь мой, — отвечал Лерыч, огладив рукою бороду.
— А взял где?
— Нашел.
— Где нашел?
— На путях между станций.
Милиционер подался было вперед, потом брезгливо вернулся на свое место.
— Что ж ты там, на путях, делал?
— Гулял.
— Ах вот оно что, — удовлетворенно покраснел милиционер и что-то записал, — гулял значит. Значит... променад тут у тебя.
— Вроде того, — улыбнулся Лерыч.
— А как же так вышло, что случился у тебя променад именно в тот день, как тут человека убили? А? — милиционер зло смотрел в упор.