Когда мы вернулись домой, дедушка с бабушкой готовили ужин. Увидев меня, дедушка на мгновенье оторвался от медитативного процесса чистки картошки, обернулся к бабушке и сказал: «Ну что, Нина, ты же всегда хотела, чтобы она выглядела женственно». После чего вернулся к своему занятию. Бабушка не сказала ничего. Сережку Мелкого никто не заметил.
В общем и целом жизнь была прекрасна. В ней были Мелкий, бабушка и дедушка, зима и лето, книги и друзья, мороженое и лес, деревья и карандаши, разноцветные стеклышки и кузнечики. И еще много другого, тоже прекрасного, удивительного и чудесного. Однако наряду с этим в жизни были вещи, которые нужно было претерпевать. Эти вещи невозможно было изменить, и их нельзя было избегнуть. В детском саду нужно было претерпевать карательную кулинарию — гороховую кашу на завтрак, морковные котлеты на обед, молоко с пенками на полдник (их нужно было обязательно съесть и выпить, иначе тебя могли оставить наедине с ними на долгие часы, до тех пор пока эти субстанции не превращались во что-то поистине ужасное) и сончас, когда нужно было самому поставить раскладушку, застелить ее, а потом молча лежать с закрытыми глазами и не шевелиться. Я немного надеялась на то, что в школе претерпевать придется меньше, но вскоре стало ясно, что это не совсем так, а спустя еще какое-то время — что совсем не так. Особенно тяжело мне давалось претерпевание двух вещей: уроков творчества и Филипка. Это случилось, когда они наложились друг на друга.
Уроки творчества со мной претерпевала вся семья. Они были раз в неделю, и на них мы все время изготавливали какие-то поделки. Подавляющее большинство этих поделок, по замыслу нашей учительницы, должны были стать подарком нашим мамам и прочим родственникам женского пола на различные праздники. Изредка мы, опять же по мнению нашей учительницы, должны были дарить что-то папам, а также дедушкам и братьям. Я недоумевала, зачем нашим родственникам столько подарков, которые не представляют никакой ценности, в первую очередь эстетической, но никогда не высказывала своего мнения вслух, поскольку довольно быстро поняла, что такого рода соображениями с учительницей лучше не делиться.
Я плохо владела ножницами, иголкой, кисточкой и прибором для выжигания. С неприязнью относилась к пластилину, который, помимо отвратительных цветов, еще и прилипал ко всему, кроме того, к чему должен был, краскам, представлявшим собой сухие потрескавшиеся брусочки и пачкавшим бумагу грязными разводами, и клею, который никогда не удавалось аккуратно размазать и он оставлял повсюду отвратительные желтые пятна. Но проблема была даже не в этом. Проблема была в том, что время от времени учительница просила нас принести совершенно невероятные вещи: бутылку из-под белизны — из нее мы должны были изготовить вазочку для конфет; кусочек драпа, для того чтобы сшить какую-то кошечку, нитки мулине (плетение закладок), шишки (композиция-икебана) и многое другое. Большей части этих предметов в нашем доме не было. Бабушка с дедушкой должны были их где-то раздобыть. Они очень старались, но у них не всегда получалось. В конце концов, они были работающими людьми, возвращались домой поздно, и я не обижалась, когда они забывали о том, что обещали принести. Чего нельзя было сказать о моей учительнице.