Второй вариант был Болдигову больше по душе. Но вдруг этот инкогнито и майор как-то связаны?
Болдигов расплатился за поздний обед и направился к машине. На улице было уже темно.
До Волоколамского шоссе он добрался без приключений. Теперь еще оставалось найти тот злополучный 28-й километр.
«Все таки лучше сразу ему рассказать, — решил наконец Болдигов. — Может, он тогда от меня отцепится».
Волоколамское шоссе тянулось впереди нескончаемой темной лентой. Прямо в глаза били фары встречных машин. Он проехал уже пятнадцатый километр и снизил скорость до шестидесяти. Он внимательно вглядывался в дорожные знаки. Вот наконец уже двадцать пятый. Все, готовность номер один. Еще секунд сорок, и…
«А может, ничего ему не говорить? — подумал он. — Вообще ничего? Пусть он задает вопросы, а я на них отвечать буду. Если майор спросит про вчерашнее, тогда я ему все как на духу выложу».
Это был самый разумный вариант. Болдигов не знал, в сферу чьих интересов ему угораздило попасть, и в такой ситуации лучше всего было придерживаться старого доброго принципа: дружить со всеми или хотя бы ни с кем не ссориться и по мере возможности держать язык за зубами.
Болдигов задумался и на добрую сотню метров проехал нужный знак. Пришлось резко затормозить и дать задний ход. На часах было без девяти одиннадцать.
Он вытащил из кармана сигарету и приоткрыл окно. От первых же затяжек ему сделалось тошно; голова, которая немного успокоилась после таблетки, снова начала болеть.
«Хреновую у нас водку делают, — подумал он. — А народ ее хлещет и хлещет. Не то что во Франции. Там настоящее виноградное вино стоит меньше евро за литр и даже последний алкаш может себе его позволить».
Последние минуты ожидания стали самыми тягостными. Голова гудела, а на сердце было неспокойно. От нечего делать Болдигов снова закурил.
Вдруг он вспомнил, что майор дал указание выйти из машины и ждать черную «Волгу». Болдигов открыл дверцу и проворно выбрался наружу.
На улице шел мелкий противный дождь. Мимо него на огромной скорости проносились машины. Вид вечернего шоссе был жутковатым.
«Так всегда, — подумал он. — Если сам едешь в потоке, то и не замечаешь скорости, и не страшно совсем. Но стоит остановиться на шоссе, аж мандраж берет».
Болдигов поежился: холод напоминал о себе.
«Еще и опаздывает! — подумал Болдигов, глядя на часы. — Уже три минуты двенадцатого. Эх, завтра в Париж! — он старался думать о приятном. — Там намного теплее, чем в этой забытой Богом северной Москве. Уже и каштаны расцвели».
Болдигов напряженно вглядывался в темное шоссе.