– Толстуха-то хоть куда, – солидно произнес он. – Француженка. Умудренная чертовка, очень рекомендую, господа! Наши женщины пылкие, но слишком торопливые. – Он прищелкнул языком. – Позвольте откланяться. Нет ничего лучше, как очистить себе кровь с помощью француженки. Они понимают жизнь. С ними и врать особо незачем, не то что с нашими. Благополучного возвращения, господа! Не берите Лолиту и Хуану. Обе никуда не годятся, вдобавок Лолита так и норовит что-нибудь стырить, только отвернись.
Он ушел. Когда дверь открылась, внутрь тотчас впорхнуло утро, донесся шум пробуждающегося города.
– Пожалуй, и нам пора идти, – сказал я.
– Я скоро закончу рассказ, – ответил Шварц, – и у нас еще осталось немного вина.
Он заказал вино и кофе для трех женщин, чтобы они к нам не приставали.
– Той ночью мы почти не разговаривали, – продолжал он. – Я расстелил куртку, а когда стало холоднее, мы укрылись блузкой и юбкой Хелен и моим свитером. Хелен засыпала и просыпалась; один раз, в полусне, мне показалось, что она плачет, а потом она снова была невероятно нежна и осыпала меня бурными ласками, как раньше никогда не бывало. Я ни о чем не спрашивал и ничего не рассказывал о том, что слыхал в лагере. Очень любил ее и все же каким-то необъяснимым, холодным образом был от нее далек. К нежности примешивалась печаль, которая еще обостряла нежность; казалось, мы лежали, прильнув к потусторонности, слишком далеко, чтобы когда-нибудь возвратиться или куда-нибудь добраться, все было – только полет, близость и отчаяние, да-да, именно отчаяние, беззвучное, потустороннее отчаяние, в которое капали наши счастливые слезы, невыплаканные темные слезы знания, которому ведома бренность, но уже неведомы прибытие и возвращение.
«Мы не можем сбежать?» – опять спросил я, прежде чем Хелен вновь проскользнула сквозь колючую проволоку.
Она не отвечала, пока не очутилась на той стороне. «Я не могу, – прошептала она. – Не могу. Иначе пострадают другие. Приходи снова! Завтра вечером. Можешь прийти завтра вечером?»
«Если меня до тех пор не поймают».
Хелен посмотрела на меня. «Что сталось с нашей жизнью? – спросила она. – Что мы сделали, раз с нашей жизнью сталось такое?»
Я передал ей блузку и юбку, спросил: «Это твои лучшие вещи?»
Она кивнула.
«Спасибо тебе, что ты их надела, – сказал я. – Завтра вечером я обязательно приду снова. Спрячусь в лесу».
«Тебе надо подкрепиться. У тебя есть еда?»
«Немножко. И потом, в лесу, наверно, есть ягоды. И грибы или орехи».
«Сможешь продержаться до завтрашнего вечера? Тогда я что-нибудь принесу».