Хелен не было в рядах стены плача. Она пришла, только когда остальные ушли. Одетая в короткие брюки и блузку, она сквозь проволоку протянула мне бутылку вина и сверток. В непривычной одежде она казалась очень юной.
«Вино откупорено. И стаканчик есть, – сказала она и с легкостью проскользнула сквозь колючую проволоку. – Ты наверняка умираешь с голоду. Я достала кое-что в столовой, чего не видала с парижских времен».
«Одеколон», – сказал я. Она пахла одеколоном, свежестью в свежей ночи.
Хелен покачала головой. Я заметил, что она подстриглась, волосы были короче, нежели раньше.
«Что случилось-то? – спросил я, с неожиданной досадой. – Я думал, тебя забрали или ты при смерти, а ты приходишь будто из косметического салона. Ты и маникюр сделала?»
«Сама. – Она подняла руки и рассмеялась. – Давай выпьем вина!»
«Что случилось? Здесь побывало гестапо?»
«Нет. Армейская комиссия. Но с ними были двое гестаповцев».
«Кого-нибудь забрали?»
«Нет, – ответила она. – Налей мне».
Я заметил, что она очень взволнована: руки горячие, а кожа такая сухая, что, кажется, вот-вот захрустит.
«Они приезжали, – сказала она. – Явились, чтобы составить список нацистов в лагере. Их отправят в Германию»
«У вас их много?»
«Хватает. Мы и не думали, что их так много. Некоторые помалкивали. Одну из таких я знала… она вдруг вышла вперед и объявила, что состоит в партии, что собрала ценные сведения и хочет вернуться в отечество, здесь с ней, дескать, обращались отвратительно, ее надо забрать отсюда немедля. Я близко с ней знакома. Слишком близко. Она знает…»
Хелен быстро осушила стакан, отдала его мне. «Что она знает?» – спросил я.
«Точно не могу сказать. Столько ночей напролет мы говорили и говорили. Она знает, кто я… – Хелен подняла голову. – Я никогда туда не вернусь, никогда! Покончу с собой, если за мной придут».
«Ты с собой не покончишь, и они за тобой не придут. С какой стати? Георг бог весть где, да и знает он не все. И с какой стати этой женщине выдавать тебя? Чем это ей поможет?»
«Обещай, что не дашь отправить меня назад».
«Обещаю», – сказал я. Она была слишком взволнована, и мне ничего не оставалось, кроме как в своем бессилии обещать всесилие.
«Я люблю тебя, – сказала она своим хрипловатым, возбужденным голосом. – Я люблю тебя, и, что бы ни случилось, ты всегда должен этому верить!»
«Я верю», – ответил я, веря и не веря.
Она откинулась назад, совершенно без сил.
«Давай убежим, – сказал я. – Сегодня же ночью».
«Куда? Паспорт у тебя на руках?»
«Да. Один человек из конторы, где хранились документы интернированных, отдал его мне. А у кого твой?»