Мы смотрели на них из парка, спрятавшись за буком и мраморной богиней. Был ласковый предвечерний час. «У нас там что-то осталось?» – спросил я.
«Яблоки на деревьях, воздух, золотой октябрь и наши грезы», – ответила Хелен.
«Их мы оставляли повсюду, – сказал я. – Как летучие осенние паутинки».
Офицер на террасе отдал несколько резких приказаний. «Голос двадцатого столетия, – сказала Хелен. – Идем. Где сегодня заночуем?»
«Выспимся где-нибудь в сене, – сказал я. – А может, и на кровати. Во всяком случае, вместе».
– Помните площадь перед консульством в Байонне? – спросил Шварц. – Очереди беженцев в четыре ряда, которые потом спутывались и в панике загораживали вход, отчаянно стонали, плакали и дрались за место?
– Помнится, были листочки с номерами, – ответил я.
– Они давали право стоять снаружи. Тем не менее толпа загораживала вход. Когда открывали окна, стон нарастал, превращался в крик и вой. Паспорта выбрасывали в окна. А там целый лес вытянутых рук!
Из двух женщин, которые еще не отправились на боковую, та, что посимпатичнее, подошла к нам, зевнула.
– Странные вы люди, – сказала она. – Все говорите, говорите! А нам пора спать. Если желаете посидеть где-нибудь еще, так все кафе в городе опять открыты.
Она отворила дверь. Белое и крикливое, внутрь ворвалось утро. Светило солнце. Она опять закрыла дверь. Я посмотрел на часы.
– Корабль отплывает не сегодня, – сказал Шварц. – Завтра вечером.
Я ему не поверил. Он понял.
– Идемте куда-нибудь, – сказал он.
После тишины кафе уличный шум был в первую секунду почти невыносим. Шварц остановился.
– Сплошь беготня и крик! – Он смотрел на ораву ребятишек, тащивших корзины с рыбой. – Все продолжается! Будто никто не отсутствует!
Мы спустились к гавани. Вода волновалась, дул прохладный и сильный ветер, солнце светило ярко, но не грело; такелаж скрипел, и каждый человек был очень занят утром, работой и собой. Мы скользили сквозь всю эту деловитость, словно увядшие листья.
– Вы по-прежнему не верите, что корабль отойдет только завтра? – спросил Шварц.
В беспощадном свете он выглядел до крайности усталым и осунувшимся.
– Не могу поверить, – ответил я. – Раньше вы говорили, он отплывает сегодня. Давайте спросим. Для меня это слишком важно.
– Так же важно было и для меня. А потом вдруг стало не важно.
Я не ответил. Мы пошли дальше. Внезапно меня охватило безумное нетерпение. Плещущая, беспокойная жизнь звала. Ночь миновала. Зачем заклинать тени?
Мы остановились перед конторой, увешанной проспектами. В витрине стояла белая табличка, сообщавшая, что отплытие корабля отложено на следующий день.