Я неотрывно смотрел на него: «Что? Говорите, черт побери, правду или вообще молчите».
Тонкая, очень красивая улыбка на мгновение совершенно его изменила. «Вот, – сказал он, достал бланки рецептов, написал что-то неразборчивое. – Вот! Купите в аптеке. И заберите у них рецепт, когда получите лекарство. Вы сможете пользоваться им неоднократно. Я сделал пометку».
Я взял белый листок, спросил: «Что это?»
«Вам ничего здесь не изменить. Не забудьте! Вам ничего не изменить!»
«Что это? Я хочу знать правду, не надо секретов!»
Он не ответил. «Когда понадобится, ступайте в аптеку, – сказал он. – Вам дадут то, что нужно».
«Что это?»
«Сильное успокоительное. Отпускается только по рецепту врача».
Я взял бумагу. «Сколько я вам должен?»
«Нисколько».
Танцующей походкой он удалился. На углу еще раз обернулся: «Купите его и положите в таком месте, где ваша жена сможет найти. Но не говорите с ней об этом. Она все знает. Поразительная женщина».
«Хелен, – сказал я ей. – Что все это значит? Ты больна. Почему ты не хочешь поговорить со мной?»
«Не мучай меня, – очень устало ответила она. – Позволь мне жить так, как я хочу».
«Не хочешь поговорить со мной об этом?»
Она покачала головой: «Тут не о чем говорить».
«Я не могу тебе помочь?»
«Нет, любимый. На сей раз не можешь. Если б ты мог, я бы сказала».
«У меня остался последний Дега. Можно продать его здесь. В Биаррице есть богачи. Мы выручим за него достаточно денег, чтобы положить тебя в больницу».
«Чтобы меня засадили? Да и толку не будет. Поверь!»
«Все так плохо?»
Она смотрела на меня так затравленно и безутешно, что я прекратил расспросы. Решил позднее сходить к доктору и еще раз с ним поговорить.
Шварц умолк.
– У нее был рак? – спросил я.
Он кивнул.
– Мне бы следовало давным-давно догадаться. Она ездила в Швейцарию, и ей сказали тогда, что можно сделать повторную операцию, но толку не будет. Ее ведь уже оперировали; я видел шрам. Профессор не скрыл от нее правду. Она могла выбрать между еще несколькими бесполезными операциями и коротким кусочком жизни без больницы. Он объяснил ей и что невозможно с определенностью сказать, продлит ли больница ей жизнь. И она решила обойтись без операций.
– И не хотела говорить вам об этом?
– Да. Она ненавидела свою болезнь. Пыталась ее игнорировать. Чувствовала себя оскверненной, словно внутри у нее ползали черви. Ей казалось, болезнь – это студенистая тварь, которая живет в ней и растет. Она думала, что станет мне противна, если я об этом узнаю. А может быть, все-таки надеялась подавить болезнь, не принимая ее к сведению.