Мироныч, дырник и жеможаха (Синицкая) - страница 81

Через несколько часов армия Суворова вошла в городок Кур, где в котлах кружились вокруг окороков капустные листья и настойка из корня горечавки лилась рекой.

* * *

Безноженька лежал на кружевных подушках. В окно постучали. Это был Митрофанушка Дурасов, которого он год уже не видел. Великан помахал на прощание рукой. Он уходил в Россию, а за ним шло ожившее войско мушкетёриков-офицериков. Поражённый Безноженька встал с кровати и сделал несколько уверенных шагов.

ЭПИЛОГ

С русской армией Митрофан Дурасов вернулся на родину. В Подъёлках его встретила любимая бабушка. В Коньково произошли изменения: Киприан Иванович приболел и на время распустил театр. Митрофанушка заехал его навестить. Он поставил у изголовья Бердюкина солдатскую литую иконку, которую ему подарил Суворов. Помещик почувствовал себя гораздо лучше. Митрофанушка попросил дать вольную Мине и Нюте «в уважение к талантам». Бердюкин злобно заворчал и отвернулся. Митрофанушка долго сидел у его постели, глядя, как снежной вершиной поднимается одеяло над тяжко вздыхающим помещиком. Киприан Иванович выпростал из своего сугроба волосатую руку, схватил иконку и спрятал под подушку. Он отпустил Телегина и Нюту. Миня женился на Нюте, увёз её в Петербург и стал лучшим Арлекином на столичных подмостках.

Пьетро Сальтофромаджо прославился в Париже. Французские актёры по его примеру стали себе шить обтягивающие трико. Его стремление «украсить» классическую пьесу акробатическими трюками, фокусами и превращениями подхватили многие талантливые артисты, из его блистательных пантомим-арлекинад вылупился европейский цирк. Митрофанушка прожил долгую жизнь в своих Подъёлках. К нему часто приходили дети — послушать великанские песни и сказки о царстве дикого Арлекина. Александр Васильевич Суворов умер через полгода после завершения Швейцарского похода. Брат Антоний до сих пор живёт в пустыни, молится за нас и пьёт настойку из корня горечавки.

ГАННИБАЛ КВАШНИН

Памяти Жанны — лучшей из бабушек

1

В детстве Леонард с замиранием сердца слушал рассказы любимого дядюшки Соломона Акере Муна про его советскую молодость: дядюшка учился в Ленинграде на факультете журналистики, носил цигейковую ушанку и ходил в Дом культуры танцевать регги. Он жил среди удивительных людей, которые бороздят просторы Вселенной, строят церкви с куполами из кремовых завитушек, а в лютый мороз гуляют без шапок и едят мороженое. Леонард сверкал голубыми белками и дрыгал в волнении ногой — ему не терпелось стать взрослым и тоже оказаться в России.

Леонард ездил на велосипеде в музыкальную школу, его учила нотной грамоте толстая Николь Окала Би. Николь обожала Чайковского. В таинственной обстановке, отгородившись плотными шторами от всего, что гудело, лаяло, чирикало, звенело за окном, она превращала стену — в сцену. «Там-та-да-да-дам-пам пам-пам-па!» Поднимался занавес, начиналось волшебство: ёлка мерцала, куклы танцевали, крестный, нет, это дирижер, вдохновенно махал палочкой. Леонард плакал от избытка чувств и мечтал о светлом русском заснеженном будущем.