Сначала они пили «куртульно» — за круглым столом с льняной зелёной скатертью, из «гусь-хрустальных» рюмочек, закусывая разносолами из подвала — огурчиками и грибками. Потом Войновский захрапел на диване, а Наташка, держась ещё на ногах, стала шарить по дому. Она нашла магнитофон, в котором была старая кассета «Силли Визард»: романтическая Птицына уважала кельтскую музыку. «Вперёд, Дональд МакГиллаври! Да будут прокляты все, кто предал!» — пел отважный голос. Невзирая на холод, Наташка разделась, походила задумчиво по комнате, порылась в шкафу, вытащила купальник с дельфинами, с трудом влезла в него и стала выделывать под музыку странные па перед своим храпящим кавалером. Участковый инспектор милиции лейтенант Голосов, видавший Наташку во всяких видах, с каменным лицом глядел в разбитое окно.
Войновского с четырьмя ходками оставили за решёткой, потому что у него последняя судимость «не была ещё закрыта». Наташку — трезвую, тихую, оробевшую — отпустили. К вечеру она взбодрилась и нашла себе нового мужа. «Что, Лёха, поднимем Чебурашку?» — еле выговаривала Наташка. «Поднимем!» — бурчал Лёха.
«А где ребёнок?» — встрепенулась Николавна. В соседней комнате вдруг раздался плач. Она пошла туда, но никого не увидела. «Где же мальчик?» Николавна оглядывала жаркую комнату, заваленную кучей пустых бутылок, проводов, ломаных бытовых приборов, картонных коробок. Никаких признаков жизни. Тут снова послышался плач — он доносился из большой коробки, на которой толстым фломастером было коряво написано: «Апильсин сочни сладки». С замирающим сердцем Николавна в неё заглянула. Там лежала маленькая обезьянка, завёрнутая в простыню с жёлтыми пчёлками. Личико у малыша страдальчески кривилось, кулачки сжимались, чёрные глазки очень просили о чём-то Николавну.
Николавна впервые в жизни взяла на руки младенца. Немножко его покачала, он заплакал ещё сильнее. Его тельце выгибалось, казалось, у него что-то болит.
«Слава Богу, хоть один вменяемый человек появился!» — сказал кто-то строго. В комнату вошёл батюшка отец Евтропий со своей матушкой. «Мы хотели уже в опеку обращаться, — запричитала матушка, — сами-то взять не можем, у нас семеро по лавкам. Со своими не справляемся!» Матушка показала Николавне, как менять пелёнки, дала банку с белым порошком, который нужно было разводить водой в бутылочке, и, попричитав ещё для порядка, ушла вслед за батюшкой.
Вечером Николавна была дома, на Васильевском острове. Заснеженный тополь кивал ей в окно. Часы громко тикали и говорили, что «время теперь работает на нас». Мальчик мирно спал и с каждой минутой становился больше, умнее, сильней. Николавна плохо понимала, что вокруг происходит. От волнения она не могла уснуть. Чёрный ребёнок лежал у неё под тёплым боком, когда он шевелился, Николавна вздрагивала — ей казалось, что горячая молния пробегает в её груди.