Сентябрь 1923 года. В клубе «Выстрела» многолюдно, торжественно. Здесь собрались личный состав школы и многочисленные гости — представители трудящихся Москвы. Начинается вечер по случаю очередного выпуска. У нас, «именинников», особенно праздничное настроение. Правда, немного грустно становится при мысли, что скоро предстоит разлука со школой и товарищами.
Вечер открыл начальник «Выстрела» Филатов. После него выступали Энвальд, Рыжковский, некоторые из гостей. Поздравляли нас с окончанием школы, желали успехов в строительстве Вооруженных Сил страны социализма, в личной жизни. От имени выпускников ответное слово держал Пуркаев. Он благодарил учителей за переданные нам знания, обещал, что каждый из выпускников будет с честью носить почетное звание питомца «Выстрела».
Было уже далеко за полночь, а окна клуба все еще светились. Мы слушали выступления самодеятельных артистов, сами пели песни, танцевали, делились думами о будущей службе.
А через два дня прощались с нашими учителями, в последний раз выслушивали их добрые напутственные слова, обещали помнить родной «Выстрел», поддерживать тесную связь друг с другом и со школой, воспитавшей нас, молодых советских командиров.
После «Выстрела» меня направили в Тулу на должность командира 252-го полка 84-й стрелковой дивизии. В городе этом я не бывал, но много слышал о нем и представлял его большим, богатым и каким-то необыкновенным.
Помню, еще ребенком был, мать привезла как-то вкусных пряников, раздала нам, ребятишкам, и торжественно произнесла:
— Тульские!
Когда к нам приходили гости, мать ставила большой медный самовар, на котором стояло клеймо «Тула». В праздник по улицам деревни гурьбой расхаживали парни во главе с удалым гармонистом, веселой музыкой да песнями вызывая на танцы девчат.
— Гляди, как тульская разыгралась, — говорил отец, и мы, дети, стремглав выбегали на улицу, чтобы послушать звонкую гармошку.
Будучи подростком, я частенько бывал у нашего деревенского кузнеца Алексея Феоктистовича, чтобы полюбоваться его работой, а то и помочь ему. Тут постоянно собирались крестьяне и мастеровые, калякали о том о сем, шутили, мерялись силою, рассказывали всякие побасенки и не раз вспоминали про какого-то тульского кузнеца, сумевшего подковать блоху. Признаюсь, тогда я пе понимал, о чем идет речь, и только много лет спустя, занимаясь на «Выстреле», впервые прочитал чудесный лесковский рассказ о тульском умельце Левше.
Попав в царскую армию, как и другие солдаты, получил я тульскую винтовку и поехал с ней воевать на турецкий фронт. Когда в наши окопы стали все чаще и чаще проникать сведения о революционных событиях в России, особенно много говорили о боевых делах питерских, московских и тульских рабочих.