– Там ты до этого и додумался?
– Нет. Только сегодня утром. Но в казарме часто об этом говорят. Многие солдаты в отпуске женятся. Почему бы и нет? Когда фронтовик женится, его жена имеет право на ежемесячную ренту, две сотни марок, по-моему. С какой стати дарить их государству? Раз уж рискуешь головой, почему бы не взять хотя бы то, на что имеешь право? Тебе деньги пригодятся, а иначе их приберет государство. Разве не так?
– С такой точки зрения – конечно.
– Вот и я говорю, – с облегчением сказал Гребер. – Кроме того, есть еще и ссуда для новобрачных, если не ошибаюсь, тысяча марок. Может, тебе не понадобится больше ходить на шинельную фабрику, когда мы поженимся.
– Понадобится. Это из другой оперы. Что бы я стала делать целыми днями? Одна.
– Ну да.
На мгновение Гребер ощутил огромную беспомощность. Что же они с нами делают, подумал он. Мы молоды, нам бы надо быть счастливыми и оставаться вместе. Какое нам дело до войн родителей?
– Скоро мы будем одни, – сказал он. – Но если поженимся, будем менее одиноки.
Элизабет покачала головой.
– Ты не хочешь? – спросил он.
– Мы бы не были менее одиноки, – сказала она. – Наоборот.
Гребер вдруг снова услышал голос певицы из дома напротив. Теперь она пела не гаммы, а октавы. Они звучали словно крики, и отвечало им только эхо.
– Но ведь это не бесповоротно, если я правильно тебя понял, – сказал он. – При желании мы всегда можем развестись.
– Тогда зачем жениться?
– А с какой стати что-то дарить государству?
Элизабет встала.
– Вчера ты был другим.
– Как это другим?
Она бегло улыбнулась.
– Давай не будем говорить об этом. Мы вместе, и все, достаточно.
– Ты не хочешь?
– Нет.
Он посмотрел на нее. Что-то в ней закрылось и отдалилось от него.
– Черт. Я ведь хотел как лучше.
Элизабет снова улыбнулась:
– Иной раз все дело именно в этом. Не стоит слишком уж хотеть как лучше. У нас есть еще выпивка?
– Сливовица.
– Которая из Польши?
– Да.
– А чего-нибудь нетрофейного нет?
– Должна быть бутылка тминного шнапса. Немецкая.
– Тогда давай ее мне.
Гребер пошел на кухню за бутылкой. Он злился на себя. Секунду-другую стоял возле мисок и подарков Биндинга в полутемном помещении, пропахшем едой, и чувствовал себя пустым и выжженным. Потом вернулся в комнату.
Элизабет стояла, прислонясь к окну.
– Какое все серое, – сказала она. – Будет дождь. Жалко!
– Почему жалко?
– Наше первое воскресенье. Мы могли бы куда-нибудь пойти. За городом весна.
– Тебе хочется уйти отсюда?
– Да нет. Мне достаточно, что Лизер нет дома. Но для тебя прогулка за город была бы некоторым разнообразием.
– Да ладно. Я долго обретался на природе и до поры до времени в ней не нуждаюсь. Мои мечты о природе – неразрушенная, теплая комната с невредимой мебелью. Как здесь. Ничего лучше я и представить себе не могу, и мне это нисколько не надоедает. А вот ты, наверно, сыта по горло. Можно в кино сходить, если хочешь.