– Если им нужна ваша жена, вам ничего не сообщат.
У Гребера похолодел затылок. Но Йозеф всего лишь рассуждал трезво, по-деловому.
– Будь им нужна моя жена, они бы арестовали ее, как Польмана. Наверно, тут что-то другое. Поэтому я пойду. Возможно, ничего серьезного, – сказал Гребер без уверенности. – Тогда бежать было бы неправильно.
– Ваша жена еврейка?
– Нет.
– Тогда другое дело. Евреи всегда должны бежать. Ваша жена не может быть в отъезде?
– Нет. Она работает по трудовой повинности. Это легко установить.
Йозеф задумался.
– Возможно, речь не об аресте. Иначе они бы давно это сделали, вы правы. У вас есть какие-нибудь предположения насчет того, зачем ее вызывают?
– Ее отец в концлагере. И некто, с кем она жила в одной квартире, мог на нее донести. Возможно также, на нее обратили внимание оттого, что мы поженились.
Йозеф опять задумался.
– Уничтожьте все, что может иметь к этому отношение. Письма, дневники и все такое. Потом ступайте туда. Один. Вы же так и решили, верно?
– Да. Скажу, что письмо пришло только сегодня и я не мог связаться с женой на фабрике.
– Так будет лучше всего. Попытайтесь выяснить, в чем дело. С вами-то ничего не случится. Вы ведь должны вернуться на фронт. И вам препятствий чинить не станут. Если понадобится укрытие для жены, я дам вам адресок. Но сперва идите туда. Я до вечера буду здесь. – Йозеф помедлил. – В исповедальне пастора Бидендика. Там, где висит табличка «Временно отсутствует». Смогу немного поспать.
Гребер встал. После холодного полумрака церкви свет за дверью так резко ударил в лицо, словно хотел просветить его насквозь и уже относился к гестапо. Он медленно шел по улицам. Словно накрытый стеклянным колпаком. Все вокруг было чужим и недостижимым. Женщина с ребенком на руках стала вдруг воплощением личной безопасности и вызвала болезненную зависть. Мужчина на скамейке, читавший газету, был образцом недостижимой беспечности, а несколько человек, которые, смеясь, разговаривали между собой, казались существами из другого, вдребезги разбитого мира. Только над ним одним мрачно висела тень тревоги, изолировала его, словно прокаженного.
Он вошел в здание гестапо, предъявил повестку. Солдат-эсэсовец провел его по коридорам во флигель. Коридоры пахли бумагами, непроветренными конторами и казармой. Ему пришлось ждать в комнате, вместе с тремя другими людьми. Один стоял у окна, выходящего во двор. Он сцепил руки за спиной и пальцами правой постукивал по тыльной стороне левой. Еще двое сидели на стульях, глядя в пространство перед собой. Один лысый, с заячьей губой, которую он то и дело прикрывал ладонью, второй с гитлеровскими усиками и рыхлым бледным лицом. Все быстро взглянули на вошедшего Гребера и тотчас отвели взгляды.