Он медленно вернулся к церкви Святой Екатерины. Улицы снова кипели жизнью. Угроза миновала. Обернулась смертью. Чужой смертью. А к чужой смерти он привык. Отца Элизабет знал, только когда был ребенком.
Под мышкой он чувствовал сигарный ящичек. Вероятно, там вовсе не прах Крузе. Хольтман легко мог напутать, да и в концлагере вряд ли очень пеклись о точности. При массовых кремациях это вообще невозможно. Какой-нибудь истопник отсыпал горсть-другую пепла и запаковал в этот ящичек, вот и все. Гребер не понимал, зачем это вообще делают. Сочетание бесчеловечности и бюрократизма, который делал бесчеловечность еще бесчеловечнее.
Он раздумывал, как поступить с прахом. Можно закопать где-нибудь в развалинах, вон их сколько. Можно попытаться похоронить его на кладбище, но тогда понадобятся разрешение и могила, и Элизабет все узнает.
Пройдя через церковь, Гребер остановился перед исповедальней пастора Бидендика. На ней висела табличка «Временно отсутствует». Он отодвинул в сторону зеленую занавеску. И встретился взглядом с Йозефом. Тот не спал и сидел так, что мог пнуть Гребера ногой в живот и убежать. Гребер двинулся дальше, к скамье подле ризницы. Немного погодя подошел Йозеф. Гребер показал на сигарный ящичек:
– Вот о чем шла речь. Это прах ее отца.
– И больше ничего?
– Хватит и этого. Вы пока ничего не узнали о Польмане?
– Нет.
Оба смотрели на ящичек.
– Сигарный ящичек, – сказал Йозеф. – Обычно у них старые картонные коробки, или жестянки, или бумажные пакеты. Сигарный ящичек уже почти что гроб. Где вы его оставите? Здесь, в церкви?
Гребер покачал головой. Он вдруг сообразил, как надо поступить.
– В крестовом саду, – сказал он. – Там ведь что-то вроде кладбища.
Йозеф кивнул.
– Я могу еще что-нибудь для вас сделать? – спросил Гребер.
– Вы можете выйти через вон ту боковую дверь и посмотреть, нет ли на улице чего подозрительного. Мне пора уходить, с часу дня дежурит служка-антисемит. Если через пять минут вы не вернетесь, я пойму, что путь свободен.
– Хорошо.
Гребер стоял на солнце. Немного погодя из церкви вышел Йозеф. Прошел вплотную мимо Гребера, пробормотал:
– Всего хорошего.
Гребер вернулся обратно. В саду в это время было безлюдно. Два желтых мотылька с красными пятнышками на крыльях порхали вокруг куста с мелкими белыми цветочками. Куст рос у могилы каноника Алоизия Блюмера. Гребер подошел ближе, присмотрелся. Три могилы провалились, причем на могиле Блюмера виднелась щель, вроде бы ведущая вглубь, под травяной покров. Хорошее место.
Он написал на листке, что это прах католика, узника из концлагеря. На всякий случай, если сигарный ящичек обнаружат. Подсунул записку под коричневую оберточную бумагу. Затем срезал штыком кусок дерна и осторожно расширил щель в земле, пока не задвинул туда ящичек. Все прошло с легкостью. Вырытую землю он затолкал обратно в щель и прикрыл сверху дерном. Бернхард Крузе, если это был он, упокоился в освященной земле, у ног высокого церковного сановника.