Он встал.
– Куда собираешься? – спросил Бёттхер.
– Не знаю. Куда-нибудь.
– В комендатуру ходил?
– Да. Получил направление в казарму.
– Хорошо. Не забудь, тебе надо в комнату сорок восемь.
– Ага.
Взгляд Бёттхера лениво следил за хозяйкой.
– Я пока тут побуду. Тяпну еще пивка.
Гребер медленно шел по улице в сторону казармы. Ночью захолодало. На одном перекрестке торчали из воронки блестящие трамвайные рельсы. Лунный свет в дверных проемах – словно металл. Каждый шаг отдавался гулким эхом, будто по мостовой шел кто-то еще. Кругом пусто, ясно, холодно.
Казарма располагалась на холме, на окраине города. Целехонькая. Учебный плац залит белым светом, словно засыпан снегом. Гребер прошел в ворота. С ощущением, что отпуск уже закончился. Прошлое лежало в развалинах, как родительский дом, и он снова уходил на фронт – в этот раз на другой, без орудий и винтовок, но не менее опасный.
Минуло три дня. За столом в комнате сорок восемь четверо солдат играли в скат. Играли уже два дня, прерываясь только на сон и еду. Трое игроков сменялись, четвертый играл без передышки. Звали его Руммель, три дня назад он прибыл в отпуск – как раз вовремя, чтобы похоронить жену и дочь. Жену он опознал по родимому пятну на бедре, головы у нее не было. После похорон он пошел в казарму и начал играть в скат. Ни с кем не разговаривал. Только играл, в полной апатии. Гребер пристроился у окна. Рядом с ним сидел ефрейтор Ройтер с бутылкой пива в руке, положив перевязанную правую ногу на подоконник. Он был старшим по комнате и страдал подагрой. Комната сорок восемь служила не только приютом для невезучих отпускников, но и санчастью для легкобольных. За спиной у них лежал сапер Фельдман. Он считал делом чести за три недели отоспаться за три военных года. Вставал только поесть.
– Где Бёттхер? – спросил Гребер. – До сих пор не вернулся?
– Поехал в Хасте и Ибург. Нынче днем кто-то одолжил ему велосипед. Теперь может за один день обыскать две деревни. Но все равно остается еще десяток. А потом лагеря, куда развозили народ. А они в сотнях километров отсюда. Как он туда доберется?
– Я написал в четыре лагеря, – сказал Гребер. – От нас обоих.
– Думаешь, вам ответят?
– Нет. Но это не имеет значения. Все равно ведь пишешь.
– Кому ты писал?
– Лагерному начальству, а потом в каждый лагерь еще раз непосредственно жене Бёттхера и моим родителям. – Гребер достал из кармана пачку писем, показал. – Сейчас отнесу на почту.
Ройтер кивнул.
– Нынче-то где побывал?
– В городской школе и в спортзале монастырской школы. Потом на одном из сборных пунктов и еще раз в отделе регистрации. Ничего.