Гребер слушал. Потом попробовал определить, откуда доносятся звуки, но не сумел. Они были как бы везде и доносились отовсюду, сильные и требовательные, порой одиночные, порой похожие на арпеджио и на неразрешенный аккорд безутешной скорби.
Дружинник, подумал он. Полоумный этот, больше некому. Он прошел к дому, от которого уцелел только фасад, рывком распахнул дверь. С кресла за дверью вскочила какая-то фигура. Гребер заметил, что кресло то самое, зеленое, что стояло в руинах дома его родителей.
– Что случилось? – испуганно выкрикнул дружинник.
Гребер заметил, что в руках у него ничего нет. А звуки не умолкали.
– Что это? – спросил он. – Откуда этот звук?
Дружинник приблизил свое влажное лицо к лицу Гребера.
– А-а, солдат! Защитник отечества! Что это? Разве не слышите? Реквием по погребенным! Откопайте их! Откопайте! Прекратите убийство!
– Чепуха!
Сквозь поднимающийся туман Гребер посмотрел вверх. Там раскачивалось на ветру что-то вроде черного кабеля, и всякий раз слышался загадочный гулкий звук. Он вдруг вспомнил про фортепиано с сорванной крышкой, которое висело высоко в развалинах. Кабель ударялся о струны.
– Это фортепиано, – сказал он.
– Фортепиано? Фортепиано! – передразнил дружинник. – Много вы понимаете, безнадежный убийца! Это колокол мертвецов, а звонит в него ветер! Небо взывает к милосердию, слышите вы, стреляющий автомат? К милосердию, которого на земле больше нет! Что вы знаете о смерти, вы, разрушитель! Да откуда вам знать? Виновные в уничтожении никогда о нем не ведают! – Он наклонился вперед, зашептал: – Мертвые повсюду. Они лежат под развалинами, с размозженными лицами, раскинув руки, лежат, но восстанут и будут вас преследовать…
Гребер отступил на мостовую.
– Преследовать, – шептал ему вдогонку дружинник. – Предъявят вам обвинение и будут вершить суд над каждым по отдельности…
Гребер уже не видел его. Только слышал хриплый голос в мельтешащих клочьях тумана:
– «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне», – глаголет Господь…
Он зашагал дальше, бормоча:
– Иди ты к черту! Иди к черту и похорони себя самого в развалинах, на которых сидишь, словно сыч!
Шагал дальше и с ожесточением думал: мертвецы! Мертвецы, мертвецы! Довольно с меня мертвецов! Зачем я вернулся? Не затем ли, чтобы почувствовать, что где-то в этой пустыне еще есть жизнь?
Он позвонил. Дверь открылась сию же минуту, словно кто-то стоял прямо за нею.
– Ах, это вы… – удивленно проговорила госпожа Лизер.
– Да, я, – ответил Гребер.
Он ожидал увидеть Элизабет. В ту же минуту она вышла из своей комнаты. На сей раз госпожа Лизер без лишних слов посторонилась.