— Видишь ли… При всём уважении к достойнейшему сыну Теохара… — Аполлодор покосился в сторону Хареса и снова смущённо кашлянул, — его репутация и отношения с жителями Византия…
— Ни слова больше! — отрезал сатрап, — ни меня, ни тем более великого хшаятийю не интересует, как вы будете исполнять его волю.
— Воля царя царей будет исполнена, мой господин, — поспешил поклонился Аполлодор.
Он снова взглянул на Хареса. Выражение лица наварха не изменилось. Всё та же вечно злобная маска.
— Ступай, — коротким взмахом руки отпустил афинянина Арсит, — и да благословит тебя Светозарный Митра.
Перинф
Последние три стадии в гору Филонид пробежал куда как медленнее, нежели предыдущие шестьсот. Можно сказать — шагом прошёл. До цели рукой подать. Пора, наконец, перевести дух. Шутка ли — он пустился в путь ещё до того, как Эос простёрла над горизонтом свои розовые персты, и прибыл на место прежде, чем колесница Гелиоса достигла зенита. Мало кто из смертных на такое способен кроме него, Филонида, сына Зота, знаменитого тем, что за день смог добежать от Сикиона до Элиды.
Поистине, критянин Филонид был человеком выдающимся, сам себя таким без ложной скромности признавал и считал, что достоин получать за свои услуги самую щедрую плату. Оценить его способности по достоинству, по мнению критянина, могли лишь двое — великий царь, царь царей Артаксеркс или Филипп Македонский. Служить персам Филонид не очень-то желал, потому служил Филиппу, о чём никогда не сожалел. Македонянин охотно привечал иноземцев, привлекал щедростью и даже иной раз возвышал над соотечественниками. Разумеется, если иноземцы были полезны и верны.
Взобравшись на вершину очередного холма, как выяснилось, последнего на пути, критянин остановился. До цели осталось всего ничего, самое время принять вид, приличествующий для явления под царские очи. Филонид бежал голым, если не считать за одежду скатанную и обёрнутую вокруг пояса эксомиду. В таком состоянии она, разумеется, срам не скрывала, но критянина это совершенно не заботило. Зато так бежать ловчее. Сандалиями Филонид тоже пренебрегал. Собственные ступни надёжнее.
Критянин снял висевший за спиной небольшой полупустой мех с водой. Отпил, прополоскал рот. Развязал, и надел эксомиду.
Перед ним лежала прибрежная долина, заросшая дикой фисташкой. В восточной её части громоздились скалы. Известняковая гора тянулась в море треугольным мысом. Крутые склоны прирастали зубчатыми крепостными стенами, выше которых террасами располагались городские кварталы. От подножия до самой верхней точки — сто локтей.