В его каюте на "Грифоне" на полке стояли книги, с которыми он не расставался даже на войне. Плутарх, Геродот, Юстин, три тома из недавно открытого и изданного на языке оригинала обширного труда Диодора Сицилийского. Онорато любил читать именно на древнегреческом, хотя знал его не так хорошо, как латынь, и первоначально познакомился с трудом Отца Истории в переводе Лоренцо Валлы, изданном ещё в прошлом веке. Книги в дорогом и отлично сохранившемся переплёте за внушительную сумму приобрёл его дед Камилло незадолго до своей смерти. Онорато было тогда восемь лет и как всякий мальчишка он жадно интересовался древней историей, предпочитая, разумеется, рассказы о войнах и воинах. Правда до древнегреческих текстов добрался попозже, отроком.
И вот он самолично испытал всё то, что выпало на долю Фемистокла и Аристида, его любимого героя. Сейчас, как никогда прежде хотелось вновь погрузиться в эти строки, сравнить ощущения, давние мальчишеские грёзы и обретённую реальность.
Да, она оказалась куда суровее, чем он мог вообразить, а ведь то был не первый его бой. Ему уже приходилось сражаться с берберскими пиратами, но с нынешней бойней те стычки и близко сравниться не могли.
Увы, де Коронадо не был книжником. Оставалось надеяться, что библиотека в каюте "Грифона" не пострадала от какого-нибудь случайного ядра, прошившего борт.
Мало-помалу тело расслабилось, но возбуждённый переживаниями разум отдыхать не собирался и жаждал деятельности. Онорато кликнул слугу и велел привести к нему тех двух гребцов, благодаря которым он остался жив.
Гребцы вошли в каюту в сопровождении Серено. Тот из бывших рабов, что был постарше, верзила, столь ловко обращавшийся с цепью, треснулся лбом о дверной косяк и ругнулся на непонятном языке.
Онорато сел на койке.
— Я ещё раз благодарю вас за спасение. Прошу вас, назовитесь, расскажите, как попали в плен. Обещаю, что сделаю всё, что в моих силах, дабы помочь вам вернуться на родину.
Верзила нахмурился и вопросительно уставился на товарища, который на вид был помоложе. Весь облик здоровяка говорил о том, что из тирады Каэтани он не понял ни слова, отчего Онорато заключил, что бывшие рабы конечно же не итальянцы, и вряд ли испанцы. На греков или далматов они тоже не были похожи — оба светлокожие и русоволосые.
Товарищ верзилы некоторое время морщил лоб и жевал губами, будто подбирал слова. Наконец медленно, спотыкаясь через слово, заговорил по-итальянски. С чудовищным и совершенно незнакомым акцентом.
— Мы, светлейший князь, государя Ивана Васильевича служилые люди. Я зовусь Федька, Михайлов сын Ломов, подьячий пушечного стола Разрядного приказа. А товарищ мой — Никита Андреев Ветлужанин, сын боярский. В полон мы угодили нынешним летом при татарском разорении, когда царь крымский Москву спалил.