О себе он распространяться не стал. Некоторое время они молчали, потом Никита спросил:
— Так что ты говорил, бают-то?
— Не слышал?
— Где мне слышать-то? Тут все по-грецки, да по-фряжски.
— Говорят, князь, которого ты спас, ходил с людьми до города. Тут недалече. И там оказались не греки и не турки, а незнамо кто.
— Это как понимать? — удивился Никита.
— Как хошь. Вроде как не Селим-салтан тут правит, а додревний царь Александр. Слыхал про такого?
— Может и слыхал, — ответил Никита, не выказав никакого удивления этой новостью, — даже читал.
— Ты? — не поверил Фёдор, — читал?
— Не веришь? — Никита усмехнулся, — мне дед сие наказание храбрым витязям, и кулаком, и розгой по спине вбивал. Видать, до смертного часу не забуду.
Он выпрямился и важно продекламировал:
— Аще кто хощет со благоусердием да послушает. Повесть чудная и полезна добродетельна мужа Александра, царя макидонского, како и откуду бысть и како доколе прииде великия ради храбрости и мужества и добродетели всеи подсолночнои царь назвася и самодержец.
— Ишь ты! — восхитился Фёдор, — силён, брат. А я только Псалтырь да Евангелие читал. Ну ещё записки разные, фрягов, что при государе Василии Ивановиче пушки лили, да зелье делали.
— Оттого и насобачился по-фряжски?
— Не только. У нас там в пушкарском столе ещё кое-кто работал из них. Хотя, как Кашпир стал у государя первым мастером по пушкам, набежало больше немцев. Я и по-немецки могу.
— А я вот только по-татарски знаю, — вздохнул Никита, — и по-черемисски немного. Да только здесь оно, видать, без надобности.
— Ты не тужи, — хлопнул его по плечу Фёдор, — живы же. И воля теперь. Вернёмся ещё на Москву.
— Так нету её.
— Ну пожгли, поганые. Людишек побили. Горе, конечно, да не впервой же. Отстроимся.
Никита вздохнул. Фёдор внимательно посмотрел на него и спросил:
— Ты, брат, семейный?
Никита молча кивнул.
— Семья… в Москве была?
— Да не, — ответил Ветлужанин, — под Нижним они. Жена, детки. Двое, Андрейка и Дуняша. Увижу ли теперь…
— Увидишь, — бодро пообещал Фёдор, — где ж такое видано, чтобы в стольких передрягах уцелеть и сгинуть потом? Конечно увидишь.
— А ты-то сам? — спросил Никита.
— А я гол, как сокол. Сирота, с малолетства на побегушках был у приказчика боярина Молвянинова. Потом угораздило около мастеров осесть. Сам грамоту постиг, до подьячего дорос. Большим человеком стал.
Фёдор засмеялся. Никита тоже усмехнулся.
— Тебе годов-то сколько?
— Двадцать три.
— И уже подьячий? Далеко пошёл бы.
— И пойду, — уверенно сказал Фёдор.
Никита не ответил, уставился на огонь. Разговор про "додревнего царя" как-то сам собой позабылся.