А вот кому есть дело, как оказалось, так это Филиппу Македонскому, которого фессалийцы опрометчиво позвали для наказания фокейцев. Собственных-то сил не хватило. Пустили лису в курятник.
Святотатцев, конечно, победили, хотя десять лет бодались. Наказали сурово, за бога отомстили. А как начали смотреть, кто в прибытке остался, оказалось — один Филипп-полуварвар. Покинули боги Элладу. Олимп теперь во владениях Македонянина.
С окончанием Священной войны мечи в ножны вложили не все. На северных окраинах Эллады Филипп продолжал претворять в жизнь свои честолюбивые замыслы и подминал под себя город за городом, чрезвычайно огорчая Демосфена. Тому никак не удавалось убедить граждан афинских, что с Македонянином нужно разбираться прямо сейчас, потом будет поздно. Филипп всё сильнее и сильнее. Немногие прислушивались. Воевать афиняне не хотели.
Подписанный мир, лишил привычного занятия множество людей. Тысячи мистофоров подались на восток и на юг. Там царь царей Артаксеркс Ох приводил к покорности мятежную Страну Пурпура, а потом возвращал под свою руку некогда отпавшую Страну Реки. Но потом и эти войны закончились. Наёмники остались не у дел. По Элладе бродили уцелевшие, обозлённые на всех и вся фокейцы. Многие из них подались на Сицилию и в Италию, но кое-кто остался в Элладе. Родина разорена победителями и лежит в руинах. Привычная жизнь порушена, возврата к ней нет. Вновь, как уже было после тридцатилетней Пелопоннесской войны, число людей, признававших лишь один способ заработка, приумножилось многократно.
Сейчас, в середине гекатомбеона, после сбора урожая, особенно оживлялись морские пути, а где овцы, там и волки. В Эгеиде множество островов, а берега Эллады изрезаны сотням бухточек, где так удобно таиться, поджидая добычу быстроходным и вёртким кораблям алифоров, морских разбойников. Бич мореплавания.
Никто не мог справиться с разбойными, хотя, по правде сказать, не очень-то и пытались. Ведь это могло повредить интересам многих уважаемых людей. Среди которых в разное время оказывались персоны весьма могущественные.
Да и, собственно, о чём тут вообще говорить, когда каждый второй купец, стоило ему внезапно встретить слабейшего собрата, при условии безнаказанности сам обирал его до нитки, не слишком мучаясь угрызениями совести? А афиняне ещё во времена законодателя Солона, не мудрствуя, считали ремесло моряка, пирата и купца — суть, одним и тем же.
Однако занятие сие разбойное, сколь бы не почиталось некоторыми, как вполне обыденное и даже естественное, разумеется, не могло сравниться с плотницким или гончарным. Опасное ремесло. И жилось разбойным вовсе не привольно, ибо если их не пытались уничтожить могущественные державы, то друг друга пираты резали с завидной регулярностью. А потому самые успешные и могущественные из их вождей всерьёз заботились обустройством укреплённых убежищ.