– Она, – довольно улыбнулся сосед. – Ниночка у меня искусница! Смолоду печет. Такие застолья раньше устраивала! Всей семьей собирались. И соседи приходили, и родственники, у нас дом всегда хлебосольным был. Все на аромат выпечки шли! А сейчас… Поразъехались, поразлетелись. Старший, вон, на юга подался, обжился тут. Младшенький в Москве, – он замолчал, словно запнувшись, и добавил: – А дочка погибла. Давно уже. Молодая была. Вот, Иринка после нее осталась. С нами живет. Я их с Ниночкой к старшему на неделю отвез, а сам – домой. Хозяйство у нас там, надолго не бросишь. Да ты бери еще пирожки-то! Мне Ниночка столько с собой положила, что не съем один, угощайся.
Я не заставила себя долго упрашивать.
Под чай и пирожки время полетело незаметно, и мы с соседом уже вовсю обсуждали и политику, и цены на бензин, и методы воспитания молодежи.
Моя привычка быстро сходиться с людьми и тут сыграла свою роль.
Василий Ильич оказался человеком основательным. И накормил, и от неприятных мыслей помог отвлечься, да и интересными историями побаловал. Об оборотнях.
Да-да! К вечеру, у нас с ним совсем уж задушевные беседы пошли, вот и свернули, в итоге, на всякую чертовщину.
– Ты, Маша, можешь не верить, – попивая очередную кружку травяного чая, рассуждал сосед. – Да только видел я их. Сам, своими глазами, – он отложил в сторону пирожок и устроился поудобнее. – У нас за деревней поселок элитный есть. Со шлагбаумом там, с охраной – ну, как сейчас полагается. Чтобы посторонние, значит, нос свой не совали. А за поселком – лес. Старый, дремучий, на несколько километров тянется. Места там такие гиблые встречаются, что и днем света солнечного не видно. Наши-то особо вглубь не заходят, заблудиться боятся. Ну а я ж сызмальства все окрестности облазил, батя у меня лесничим был, так мы с ним наш участок на пару обходили. Вот лет десять назад и пошел я на дальнюю заимку. Там грибов всегда – тьма, хоть косой коси! Ниночка моя собралась пироги с грибами печь, тесто поставила и меня приспособила: – «Сходи, говорит, Вася, за лесным мясцом». Это мы так грибы называем. Ну я, знамо дело, собрался, палку взял, да и пошел. Пока за деревню вышел, пока мимо элитного поселка круг дал, светать стало. И вижу я, как у крайних домов народ собирается. А мы своих богатых соседей, надо сказать, не часто видели. Так, дорогие машины уезжают-приезжают, а кто в них сидит, разве разберешь? Они же все затонированные. Ну а тут, значит, смотрю, целая толпа мужчин – и молодые, и в возрасте. И такое меня любопытство разобрало! Чего, думаю, они там спозаранку делают? Ну и затаился за березничком, понаблюдать решил. А те раздеваться стали, догола прямо. Меня аж оторопь взяла. На дворе – погода промозглая, сырость, а они нагишом! Разделись, значит, и тут… Я глазам своим не поверил! Бац – и на месте людей волчья стая стоит! Да все зверюги здоровенные, куда больше обычных волков будут! Наших-то я хорошо знаю, низкорослые они, худые, а эти… Как представил я, что оборотни сейчас в лес рванут, так душа в пятки и ушла. Ох и бежал же я, Маша! Очнулся, когда посреди болота оказался, за пару километров от деревни. Обратно полдня добирался. Ниночка моя чуть с ума не сошла, испереживалась вся. Уехали мы оттуда. Дом продали, хозяйство, и подались к Москве поближе. Пусть и воздух не такой чистый, и народу побольше, да оно как-то спокойнее. И внучка, опять же, подрастает. Красавица. Мало ли… У нас тогда по области девки-то пропадали. Молодые, ладные. Кто знает, где они дни свои окончили? Деды сказывали, оборотни до баб охочие, особенно в лунные ночи со своей природой совладать не могут, попадется если какая, залюбят до полусмерти, а после и загрызть могут, в зверя перекинувшись.