Образы престарелых соблазнительниц из обоих романов кажутся скорее гротескным преувеличением и, пожалуй, в известной мере таковым и являются. Однако не будем забывать, скажем, о Лиле Брик, сводившей с ума мужчин (и сходившей с ума от любви) до глубокой старости, или о франко-германской писательнице и мемуаристке Клэр Голль, во всеуслышание объявившей в книге воспоминаний «Никому не прощу» о том, что ее, семидесятисемилетнюю, наконец-то избавил от фригидности семнадцатилетний любовник с садистическими наклонностями! Или о петербургско-парижской, а затем и парижско-петербургской поэтессе Ирине Одоевцевой.
Выдающихся людей (а тетушка именно такова) всегда мало – иначе мы не называли бы их выдающимися.
В первой половине романа тетушка становится для раннего пенсионера Пуллинга, своего предполагаемого племянника, престарелой Шахразадой и вместе с тем своего рода Вергилием по кругу первому (и отчасти второму) бесновато-развратной Европы. Примечательно, что путешествия с тетушкой здесь имеют по преимуществу умозрительный характер: Пуллинг «уносится мыслью» вслед за ее невероятными (особенно для него) рассказами. Косвенным подтверждением которых становятся и перманентная ревность Вордсворта (травестированного Марселя из «Комедиантов»), и внезапно пристальное внимание британской, а затем и турецкой полиции, и детективно-макаберная история с материнским прахом.
Отметим, однако же, что Пуллинг с тетушкой едут по континентальной Европе знаменитым «Восточным экспрессом», который «в наши дни» (то есть во второй половине 1960-х), оказывается, утратил не только былую роскошь, но и минимальный комфорт. В «Восточном экспрессе» разворачивается действие и одного из ранних романов Грина – и здесь мы, несомненно, имеем дело если не с пародией на «себя раннего», то с ироническим переосмыслением собственного творческого прошлого.
Да и разъезжая по приморским курортам Англии, первым делом попадают в Брайтон, где некогда (в 1930-е) терзался религиозными сомнениями Пинки – «малолетний негодяй» из раннего «католического» романа Грина «Брайтонский леденец». В «Путешествиях…» пародируются и эти сомнения – историей «собачьей церкви» и разговорами о том, есть ли у собак душа. (Кстати говоря, Грин как минимум дважды побеждал в конкурсе на лучшую литературную пародию, причем в обоих случаях он, выступая под псевдонимом, искусно и старательно пародировал самого себя.)
Во второй – парагвайской – половине романа, представляющей собой, как уже отмечено, пародийный «перевертыш» еще свежих в памяти у читателя «Комедиантов» («Путешествия…» вышли всего три года спустя), происходит перерождение Пуллинга из живого мертвеца или, если угодно, зомби, каким он был более полувека (об упырях, они же зомби, и вообще о вуду речь идет и на страницах «Комедиантов»), в истинного сына своих истинных родителей – то и дело засыпающего на ходу, но не ведающего устали в постели Пуллинга-старшего и беспутной тетушки (в предисловиях не принято раскрывать сюжетные хитросплетения, но тайна рождения Пуллинга буквально с первых страниц романа представляет собой секрет полишинеля).