И вот восьмидесятилетний нобелевский НЕлауреат (что само по себе скандал) Умберто Эко выпускает «Пражское кладбище» – псевдоисторический роман о некоем капитане Симонини, который якобы и сочинил (а вернее, составил) всемирно знаменитую фальшивку – «Протоколы сионских мудрецов», – и после провала нескольких книг за последние годы вновь становится популярен.
Новой популярности Эко безмерно способствуют несмолкающие протесты той публики, которую в нашей стране принято называть изряднопорядочной. Начиная с главного раввина Святого города (Рима все-таки, а не Иерусалима). Но на нем не заканчивая. Далеко не заканчивая…
Что, впрочем, и неудивительно: устами Симонини (и его альтер эго) – человека, отнюдь не лишенного обаяния, – итальянский писатель излагает едва ли не все претензии, обоснованные или нет, к «международному еврейству» (формула Генри Форда), накопившиеся за две тысячи лет у юдофобов всех мастей и оттенков.
Конечно, излагая и интерпретируя антисемитские клише, буржуазный гуманист Эко исподволь высмеивает их или как минимум компрометирует – но так ли уж престарелый писатель искренен в этом вопросе?
Вспоминается древний казус в стане Александра Великого. «Порадуй нас: воспой доблесть македонских воинов!» – велел он рапсоду, и тот воспел. «А теперь позабавь нас: высмей трусость македонских воинов!» – продолжил Александр, и рапсод высмеял. Александр пришел в ярость и распорядился казнить рапсода: «Ведь и слепому видно, когда ты был искренен, а когда нет!» Правда, македонские воины все же упросили императора смилостивиться над себе на голову чересчур искусным певцом.
Вот и по адресу Эко звучат обвинения в том, что он искренен в юдофобских инвективах, а отнюдь не в их опровержении. Обвинения, конечно, ложные – но тиражам «Пражского кладбища» вся эта суматоха, безусловно, идет на пользу. Плохого пиара, как и плохой водки, не существует в природе.
Собственно говоря, Эко пользуется (только все же искуснее) тем же приемом, что и Литтел: разоблачительные речи героя звучат у него в романе саморазоблачительно. А поношения еврейства оборачиваются похвалой: скажем, Симонини с отвращением докладывает читателю о том, что евреи, дескать, овладевают языком страны пребывания буквально за неделю и в дальнейшем говорят на нем без малейшего (гм, ой ли…) акцента.
Или утверждает, будто евреи, изуродованные обрезанием, из-за этого постоянно одержимы похотью и залюбливают своих (да и чужих) жен буквально до смерти. Любопытно, что эта проходящая через весь роман лейтмотивом мысль впервые приходит в голову капитану Симонини при личном знакомстве с Зигмундом Фрейдом, «чахоточную жену» которого он заранее лицемерно жалеет: за…бут, мол, тебя – и все дела!