Из глубин памяти (Левин) - страница 45

Дорогой Федор Маркович!

Пишу Вам, чтоб сердечно Вас поблагодарить за Ваши хлопоты о моей поездке.

К сожалению, лучший здешний невропатолог полностью подтвердил диагноз наших врачей. У меня «рассеянный склероз» — болезнь не очень приятная. Лечение мне прописано беспрерывное и довольно свирепое в течение 3-х лет.

Несмотря на это — я пишу роман, п. ч. мой роман не виноват в том, что я болен. (Удалось написать в Париже довольно много.)

Теперь просьба; а в том, что я пишу о ней Вам, виноваты Вы своим хорошим ко мне отношением.

Я и моя жена (которая больна не менее, чем я) принуждены жить в коммунальной квартире, бок о бок с неприятными людьми, которые имеют право не считаться с тем, что рядом с ними больные люди, и которые этим правом пользуются.

Я ни на один месяц не желаю прерывать своей литературной работы. Но жить в моей квартире трудно и здоровому.

Хочу думать, что товарищи помогут мне и в этом.

Крепко жму руку. Поклонитесь от меня Вашей милой жене.

Юр. Тынянов.

Передайте мой привет Александру Сергеевичу Щербакову».

Мне остается только добавить, что Юрий Николаевич работал тогда над романом «Пушкин», который он так и не успел закончить (написал три части, они были изданы), и что было сделано все необходимое, чтобы он получил отдельную квартиру.

Не из скромности, а ради справедливости хочу еще сказать, что благодарность Юрия Николаевича следует отнести не ко мне, а к А. С. Щербакову и ЦК нашей партии.

Много лет прошло с тех пор, не раз издавались книги Тынянова, вышли в свет воспоминания о нем друзей, которые знали Юрия Николаевича гораздо больше, жили с ним рядом, виделись часто, постоянно беседовали. Но ведь он вошел навсегда в историю нашей литературы, и всякая подробность его жизни, все написанное им, каждое впечатление от знакомства с ним имеют значение. Вот почему я написал о том немногом, что узнал и запомнил.

Все это казалось мне чем-то очень-очень давним, ведь все это было до революции, а в 1917 году мне ко дням Великой Октябрьской революции только-только исполнилось шестнадцать лет. В общем, «Среда», «Знание», как говорится, — плюсквамперфектум. В двадцатые годы я весь был поглощен новой литературой — «Двенадцатью», «Чапаевым», «Железным потоком», «Неделей» Либединского, «Бронепоездом», «Сорок первым», «Разгромом», «Цементом», Маяковским, Есениным, «Комсомолией» Безыменского, Николаем Тихоновым, «Конармией», «Хулио Хуренито»…