Солнце взойдёт

Ночи бывают тёмные и длинные, Бен. В ночи сгущается мгла. Она прячется в бесконечных тенях, но что самое ужасное — в сердцах людей. Иногда тебе снятся кошмары, но ты не бойся. Кошмары — это промыслы Тёмной Стороны, которая правит ночью. И когда наступает непроглядный момент сумерек, тогда мы видим свет.

Бейл Органа отрешённо глядел на стеклянный гроб, белые цветы, завитые в кудрявых волосах, на деревянный кулон между пальцев тонких рук. Холодно. На улице вечно цветущего Набу тёмные и промозглые сумерки, а он не спал второй день. Холодно и темно. Хочется вернуться домой и обнять неизменно родную и домашнюю Бреху, с вплетёнными лентами в косах, хочется обнять малютку дочь… Дочь. Бейл Органа много лет тому назад отчаился стать отцом, а теперь он глядит на витрины самых дорогих магазинов, в поисках кружевных пелёнок. Надо будет предстать перед народом и рассказать им. О чём? О Лее? Да, наверно. Холодно, темно, хочется спать.

Зачем он сюда приехал? Почтить память Падме, точно! Она умерла несколько дней тому назад. Бейл смотрит на друга, на коллегу, на мать надежды, на политика, а она лежит, мертвенно бледная и безжизненная в прекрасном шёлковом платье и, кажется, сейчас откроет глаза. Но она не откроет их уже никогда. Почему-то совсем не хочется плакать, даже грустить. Может, это потому, что он устал? Мысли в голове у сенатора Органы хаотично мечутся, ни одна из них не позволяет зацепиться за себя. Какое красивое помещение с мраморным полом и витражными окнами, с клумбами пышущих красками цветов. Здесь пахнет сразу всеми ароматами лета, хотя на улице уже зима, коснувшаяся в этом году и Набу. Надо поспать, ведь завтра опять собрание…

Бейл Органа разворачивается, направляясь к выходу. Он кивает двум телохранителям, которые, кажется, решили задремать. Как же он их понимает! Тот, что повыше, быстро моргает, пытается вспомнить, что они тут делают, и с вопросом смотрит на сенатора. Тут Бейл ему не в помощь, он сам едва ли может понять, что происходит. Второй телохранитель, со спутанными светлыми волосами, открывает политику дверь, глядя пустыми глазами на мраморный пол. Бедняжки, они тоже не спали два дня.

Ледянной уличный воздух несколько приободряет Органу и его свиту, но лишь на пару мгновений. Вскоре смертельная усталость вновь накатывает тяжёлой волной, и Бейл неосознанно укрывается тёмным дорогим плащом, точно одеялом. До корабля ещё идти минут десять, не меньше.

Пустые улицы, освещённые небесными фонарями, горящими оранжевым огнём в непроглядных сумерках, тянутся до самой посадочной платформы. Бейл слышит, как стучат его кожаные сапоги об брусчатку набережной, но слышит глухо, словно идёт не он, а кто-то другой.