– Я встречался с ней только потому, что у нее имелась машина – это происходило еще до байка – и это был единственный способ сюда добираться. Это случалось всего пару раз – ей здесь не нравилось. Она чокнутая, а я и не понимал, пока не стало поздно. Она слишком много пьет, она ревнует, у нее бывают вот такие срывы. Я не думаю, что ей как-то можно помочь, у нее не все в порядке с головой. Это самое подходящее для нее место, по иронии судьбы. – Я с тревогой посмотрела на бетонную плиту, и Джесс вздрогнул. – Нет, я имею в виду психиатрическую больницу, а не морг.
– Не могу поверить, что это была твоя знаменитая женщина постарше.
Джесс принял мое презрение за ревность и неистово затряс головой.
– Знаешь, что она заставила меня понять? Все время, пока я отрывался с одноклассницами моих братьев и прочее в этом духе – я двигался в неправильном направлении. Мне нужно восхищаться женщиной, ну, ты понимаешь, что я имею в виду, и я просто подумал, что девушки моего возраста… я подумал, что нужно сперва самому стать постарше, найти кого-то поопытнее, но это не так, верно? Все это у тебя есть, это исходит изнутри тебя. Ты умная, классная, красивая. – Говоря это, он обхватил ладонями мои щеки и искал мои губы. – Я люблю тебя, малышка, я обожаю тебя, и в один прекрасный день я хочу увидеть это место вновь открытым, и тогда все пойдет так, как было раньше. До того, как Гринлоу все разрушила. Мы сможем жить той жизнью, какой должны были жить наши родители.
Несмотря на жару, меня пробрала дрожь. Только теперь, когда Джесс четко изложил свои мечты, я осознала, как сильно они отличаются от моих. Почему он все испортил, заговорив о будущем? Ему не хватало того, что есть здесь и сейчас? У меня не получалось отделить Джесса от Назарета. Больница являлась тем, к чему мы шли, и определяла то, кем мы были. Я не могла представить наше существование вне этого замкнутого круга. Я поймала взгляд Джесса, горящий искренностью и надеждой, и поняла, что самая тяжелая вещь, которую я могу вообразить, – это остаться с ним, причиняя ему боль.
– Речь! Скажи речь! – раздался крик около девяти часов вечера. Марк явно радовался тому, что удалось собрать родных на сцене старого клуба «Социал». Сверкающий занавес подняли, и показался плакат, сделанный Триш. Она написала «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, МАРК! С ПЯТИДЕСЯТИЛЕТИЕМ!» на старой больничной простыне, на обороте которой было написано «СПАСЕМ НАЗАРЕТ ОТ ЗАКРЫТИЯ!». Марк снял свою широкополую шляпу и невнятно пробормотал:
– Впервые за два года мы все вместе впятером! – Он был в ковбойском костюме и обнимал руками своих сыновей. Джесс вдруг показался очень юным рядом с Уайаттом, прическа «маллет» которого сверкала от лака, и Клеем, которому было всего-то двадцать с небольшим, но выглядел он так, словно прожил вдвое дольше остальных.