– Черт, Марианна! Что ты наделала?
Он сорвал фонарь с крючка, не задерживаясь, чтобы его выключить, и схватил меня за запястье, потащив прочь из архива и вниз по лестнице так быстро, что казалось – мы падаем. В холле перед нами выросли двойные входные двери.
– Ты можешь попробовать свой ключ? – спросила я.
– Я бы не стал рисковать. Побежали!
Мы промчались полмили по коридору и не останавливались, пока не вернулись на дорогу к мотоциклу. Джесс дал газу и рванул к началу кедровой аллеи, будто больница могла погнаться за нами, и только там мы притормозили, чтобы перевести дыхание. Я не понимала – дрожит он от гнева или от напряжения.
– Мы могли там погибнуть, – сказал он. – Чем ты думала?
– Прости, мне просто было любопытно. Я не предполагала, что один маленький удар способен нанести столько разрушений. И вообще, что находится за этой стеной? Часовня?
Джесс прищурился, сверяясь со своими внутренними чертежами.
– Нет, часовня за танцевальным залом, а та стена, которую ты сломала, выходит на башню. Прямо за ней находится лестница. В рот тебе ноги, Марианна! Ты сделала все это место запретным!
– Что? Мы по-прежнему можем вернуться.
– Не в главную часть. Этого мы не можем.
Но там располагалось все самое интересное. Мне хотелось выть.
Луна вышла из-за облаков и ненадолго осветила здание серебряным светом.
– По-моему, часовая башня теперь стоит под странным углом, – сказала я. – Пожарная лестница выглядит так, будто оторвалась. – Это было правдой: узкая лестница казалась раскачивающейся возле кирпичной стены.
Джесс покачал головой:
– Нет. Это просто облака так двигаются.
Но как по мне, это не было похоже на оптическую иллюзию.
Он вывернул руль мотоцикла и снова завел двигатель, распугав летучих мышей с деревьев.
– Господи, малышка. Вот вроде ты умная пташка, но временами можешь быть настоящей идиоткой.
Впервые с тех пор, как сблизилась с Джессом, я почувствовала себя ниже его, и в его гневе было даже нечто приятное: удовольствие от непривычного чувства уважения.
На следующий день после нашего разрушительного визита в Назарет расписание маминых смен без предупреждения поменяли. Внезапно у меня не осталось свободного времени между школой, домашним хозяйством, присмотром за Колеттой и работой в прачечной, чтобы встречаться с Джессом, не говоря уж о том, чтобы заняться моим маленьким музеем.
Прошло десять дней, прежде чем я смогла после обеда остаться в одиночестве. Я усадила Колетту перед телевизором с половинкой «Твикса» и пообещала поделиться с ней своей, если она не станет мешать мне наверху делать «ревизию». Я расстелила на столе сложенное вдвое покрывало и разложила на нем свой архив, все, что успела накопить. Буклеты, сколотые чашки и стаканы, машинописные страницы, записи ЭКТ, акварели и фотографии пациенток с их полузнакомыми лицами. Я разместила их, словно для показа в витрине. Под конец я почтительно развернула записи психиатров. Я уже читала и перечитывала их, но идея сегодняшнего вечера заключалась в том, чтобы привести их к какой-то системе и соотнести фразы врачей с именами в списке. Они лежали в произвольном порядке, как перетасованные игральные карты; непронумерованные страницы то про лечение, то про диагнозы.