— Тюремная камера.
— Не преувеличивай, Летти. Это временные меры, скоро в них необходимости пропадет. А пока я просто не хочу за тебя переживать. — Он подтолкнул меня к двери. — Поесть я сейчас принесу. Нужно же нам отпраздновать брак, не так ли?
— Вы один здесь живете?
— Нет. Но слуги на этом этаже почти не бывают. Я тебе непременно все покажу и расскажу. Но позже.
Дверь за мной закрылась, и мерзко проскрежетала задвижка. Прошли сутки, а мое положение стало только хуже.
Сил хватило только на то, чтобы добрести до кровати. Ее никто не прибрал, и одеяло, которым меня укрывал Делиль этой ночью, так и валялось скомканным. Умом я понимала, что нужно бы помыться и поесть, но настолько устала и вымоталась, что даже не подумала завернуть в ванную, благо фляжка с водой так и осталась при мне. Символ того, сколь близка была свобода и сколь недосягаема оказалась. Не рыдала от отчаянья я лишь потому, что внутри было сухо, как в пустыне.
Я присела на кровать и сделала пару глотков. В голове немного прояснилось. Нет, сдаваться нельзя, непременно должен быть выход, и если я пока его не вижу, то лишь потому, что не хватает информации. Но сейчас ей все равно взяться неоткуда, разве что Делиль проговорится, но пока я даже видеть его не могла, не то что спрашивать о чем-то. При мысли о похитителе становилось ужасно плохо.
Я легла и скрутилась в комок, обняв флягу и мимоходом пожалев, что там вода. Говорят, от большого количества спиртного голова отключается и все горести забываются, а это было то, что сейчас нужно больше всего: хоть ненадолго отстраниться от происходящего в жизни ужаса. Но шамборский офицер с собой алкоголь не возил, увы. Да и если бы возил, вряд ли бы стал поить им встреченную девицу.
Услышав скрежет ключа, я быстро закрыла глаза и постаралась дышать ровно, как это присуще спящему человеку. Делиль вошел тихо, звуков шагов я не слышала, но почувствовала запах горячей выпечки, а потом поднос стукнулся о тумбочку, обозначив, что враг рядом. Я даже не вздрогнула, сама поразившись собственной выдержке.
Но она чуть не дала трещину, когда Делиль тронул за ногу. Почему-то сразу пришло в голову, что он явился стребовать первую брачную ночь, и когда он всего лишь снял сначала одну туфлю, потом вторую и накрыл одеялом, я испытала ни с чем не сравнимое облегчение, хотя и понимала, что это всего лишь отсрочка.
— Тебе бы поесть, — тихо сказал Делиль, — но, пожалуй, сон сейчас важнее.
Он вздохнул. Тяжело, выразительно, словно раскаивался в содеянном, но я заподозрила, что он понимает, что не сплю, а лишь притворяюсь, и играет на публику, пусть публика и совсем невелика. Задерживаться не стал: скрежет ключа в замке обозначил, что я опять одна, а едва слышный лязг задвижки — что жалость жалостью, а о предусмотрительности Делиль не забывает. Впрочем, я была так измучена, что сейчас не способна не только на побег, но и на то, чтобы просто встать. Просто встать, помыться и поесть. Но есть не хотелось, только спать.