— И что же? — одними губами произнес он.
— Его преосвященство убедил людей, что стреляли боевыми, и что за людей вступился сам Господь, произведя чудо Божие.
— Я еду немедля, — Генрих схватил со стула наброшенный китель.
— Это опасно! Толпа неуправляема, ваше высочество. Бунтовщики прорвали оцепление и теперь направляются в Вайсескройц…
— Еду! — выкрикнул Генрих, одеваясь на ходу и не обращая внимания на обожженные ладони.
Туда — в винные погреба и флигели, под охрану гвардейской роты, — спрятали вывезенные из собора мощи, иконы, статуи и колокола. Петерплатц и Ротбург оцепили, а с колокольни глашатаи ежедневно, утром и вечером, оглашали:
— Высочайшим указом его высочества… Спасителя Священной империи… во избежание распространения чахотки… запрещено проводить мессы… устраивать крестный ход… молиться более десяти человек… без надобности выходить на улицы… для въезда и выезда из Авьена иметь специальные пропуска…
Указ, напечатанный на листовках, разносили по домам и предприятиям дезинфекторы. Производство значительно сократилось, полноценно работали только консервные заводы и фармацевтические фабрики. Зерно и мясо везли из экологически благополучных регионов Турулы, и укрепление ее на имперском рынке в конце концов свело шепотки о независимости на нет.
Было радостно от того, что на третье утро после Пасхи очнулся Натаниэль.
Замотанный в простыню, как древнеримский философ, сидел в гостиной и уплетал поданный Томашем обед.
— Поверишь ли, аппетит зверский! — радостно говорил он, отправляя в рот целые ломти хлеба. — И гораздо легче дышать! Подумать только, Харри, что человек может радоваться всего лишь возможности дышать! Но как ты сделал это?
— Живой огонь, — отвечал Генрих. — И твои наработки.
— Сегодня же вечером приступлю к работе, — серьезно сказал Натаниэль, энергично вытирая ладони о салфетку. — Я слишком засиделся взаперти, мои руки зудят от жажды деятельности!
— Буду рад предоставить тебе все необходимые препараты, Натан. И прошу, переезжай во дворец. Я пожалую тебе должность советника по здравоохранению.
Натаниэль смеялся. И Генрих смеялся тоже.
Ему отвели восточный флигель Ротбурга: состояние ютландца улучшалось с каждым днем, и он постепенно перевозил во дворец все свои записи, все материалы и препараты. Томаш с камеристками вычищали охотничий замок, в том числе описывая привезенное из собора имущество.
А в самом Авьене было неспокойно.
Генрих ощущал это кожей, чувствовал в воздухе, в тишине на обезлюдевших улицах, в отчетах герра Шульца, каждое утро ложащихся к нему на стол: там разогнали дюжину собравшихся горожан, здесь арестовали пытающихся пробраться в оцепленную зону, а тут отобрали у монаха листовки с надписью