Три центнера гексогена в мгновение ока превратили площадку перед зданием РОВД в грохочущий филиал ада. Сорванную с перевернутого вверх колесами бронетранспортера башенку зашвырнуло на крыльцо райотдела, и она застряла в дверном проеме, который от этого удара значительно расширился и перестал быть прямоугольным. Тело человека, который, сидя на броне, пил молоко, позднее нашли в сотне метров от места взрыва; постового, что охранял шлагбаум, как и еще троих милиционеров, пришлось собирать по частям, и на похоронах никто из родственников не был уверен, кого именно хоронят в каждом из четырех закрытых наглухо гробов.
Кое в чем усатый майор оказался прав: после того как смертника удалось опознать, имя Мамеда Джабраилова приобрело широкую известность далеко за пределами высокогорного селения Балахани, в больнице которого он работал хирургом.
Кафе называлось просто, без затей: «Шашлычная». Название было выведено буквами, напоминавшими арабскую вязь, и частенько вводило в заблуждение приезжих, привыкших подразумевать под этим словом дешевую забегаловку.
Да, шашлык здесь готовили, и притом отменный — как утверждал хозяин, лучший в Москве, Московской области и во всем мире, не считая, разумеется, пары мест на Кавказе, где это блюдо готовят не хуже, чем у него. Но доступно это удовольствие было немногим: брали здесь недешево (было, за что) и на посторонних посматривали косо. Здесь звучала своя, особенная музыка, и завсегдатаи переговаривались между собой на своем гортанном наречии, непонятном коренным обитателям города, который их окружал. Кое-кто из упомянутых обитателей, хватив лишнюю рюмку в кругу друзей, почти всерьез предлагал всем россиянам поголовно изучать это наречие, коему суждено в не столь отдаленном будущем стать языком победителей, а стало быть, государственным языком и языком межнационального общения — если, конечно, таковым раньше не станет китайский.
Здесь было чисто, уютно и вкусно пахло; завсегдатаи заведения были неизменно хорошо одеты и выглядели ухоженными, как кинозвезды, хотя и не такими блестящими и эпатажными. Случайные люди забредали сюда крайне редко: местные давно поняли, что это местечко не про них, а заезжие провинциалы в большинстве своем не проходили дальше порога: им хватало одного беглого взгляда на здешнюю публику, чтобы тоже все понять — ну, или, по крайней мере, почувствовать. Даже самые толстокожие из них — те, у кого хватало пороху сесть за столик и сделать заказ, — вели себя тихо, пристойно и старались поскорее покончить с едой и покинуть заведение старого Абдуллы Закаева. Пребывание здесь напоминало прогулку по рыхлому мартовскому льду: вроде бы, все в порядке, под ногами твердо, не трещит и не хлюпает, но ты точно знаешь, что один неверный шаг может стоить тебе если не жизни, то, как минимум, массы неприятных ощущений. Рано или поздно это осознавали все, хотя скандалов здесь не случалось никогда, не говоря уже о драках или, спаси Аллах, смертоубийстве.