Узел был затянут намертво — зубами не развяжешь, а дратва, несмотря на почтенный возраст, сохранила внушающую невольное уважение прочность. Подергав ее так и этак, Дмитрий с кряхтением поднялся с корточек и отправился на кухню за ножом.
«Старинная икона!» — немедленно подумал Крестовский, и сразу же возникло видение массивного золотого оклада.
Ножи у Дмитрия были острые, и дратва лопнула с негромким треском, едва соприкоснувшись с лезвием. Этот звук и ощущение мгновенно исчезающего сопротивления по ассоциации вызвали воспоминание далекого детства: отец разрешает Дмитрию вскрыть пришедшую от дальних родственников из Удмуртии бандероль. Она завернута в хрустящую оберточную бумагу и вот так же крест-накрест перевязана бечевкой, на которую сверху налеплена сургучная печать. Хруст новенькой вощеной бумаги, тихий треск разрезаемой бечевки и дурманящие почтовые запахи — все той же бумаги, бечевки и сургуча — заставляют маленького Диму ждать какого-то немыслимого чуда, тем более что бандероль получена по случаю дня его рождения и адресована лично ему. На вощеной бумаге рукой троюродной тетки написано имя его отца — «Крестовскому П. С», потому что у маленьких мальчиков не бывает паспортов, а без паспорта бандероль не отдадут, но в скобках добавлено: «Для Крестовского Д. П.». Точно такая же приписка была сделана и в казенном, украшенном почтовым штемпелем извещении на бандероль, и, увидев свое написанное «по-взрослому» (Крестовский Д. П.) да еще и заверенное печатью имя, он преисполнился торжественного сознания собственной значимости. На почту они ходили вместе, и, расписавшись в квитанции, отец посторонился, так что почтальонша вручила бандероль прямо Дмитрию в руки, перегнувшись через обшарпанный деревянный барьер…
Сознание своей взрослости, предвкушение праздника и подарков, ожидание чуда, содержащегося в хрустящем коричневом свертке, — все это было так остро и сильно, как бывает только в детстве, когда чувства еще не успели притупиться от долгого и небрежного использования. И такими же, если не более сильными, были разочарование и обида, когда под волшебной оберточной бумагой обнаружился мятый и помутневший от частых стирок полиэтиленовый пакет, а в нем — горсть дешевых шоколадных конфет и связанная руками все той же троюродной тетки кофта. Не свитер, не джемпер даже, а вот именно кофта — почти девчоночья, противного бледно-фиолетового цвета, да еще и с красными пуговицами! Хорош подарочек, нечего сказать…
Дмитрий развернул холстину, и детское чувство разочарования вернулось. Там, внутри, была не икона в тяжелом золотом окладе (а хоть бы и без оклада, только бы старинная и редкая!) и даже не просроченные полвека назад сталинские облигации, а просто какая-то тетрадь — правда, тоже старая и даже старинная, разбухшая и потрепанная, в покоробленном кожаном переплете, на котором поблескивала потускневшим, частично стершимся золотом затейливая монограмма: «Д.А.К.».